Каталог статей

Главная » Статьи » Мои статьи

Казаки-разбойники 2

Какими же были казаки на самом деле? В древности резкой границы между Малороссией и «Диким полем» (областью обитания кочевых племен на Левобережье и южнее будущей Сечи) не существовало. С территории «Дикого поля» кочевники (печенеги, половцы и татары) постоянно делали набеги на территорию Киевской Руси. Осевшие в Приднепровье и чаще всего известные под именем Черных Клобуков, они со временем христианизировались, русифицировались и стали одними из прародителей запорожского казачества. Но не только печенеги, тюрки и половцы оседали в русских владениях, русские также жили многочисленными островками на территории «Дикого поля». На всем пространстве от Дуная до Волги, «лес» и «степь» взаимно проникали друг друга. Это вызывало смешение кровей и культур. И в этой среде уже в «киевскую эпоху» стали создаваться воинственные общины, в составе которых были как кочевники, так и русские. «Степь» искони кормилась разбоем и набегами; это поведение было характерно и для осевших в той или иной мере потомков кочевников. Наиболее сильное влияние на казачество оказала самая близкая к нему по времени, татарская эпоха степной истории, которая является причиной многих заимствованных из татарского языка казачьей терминологии. Слово «атаман» произошло от «одаман», что означает начальника чабанов сводного стада; сводное стадо (десять соединенных стад, по тысяче овец в каждом) называлось «кхош». От этих татарских слов произошли казацкие «кош» (становище, лагерь) и «кошевой атаман». Татарское происхождение имеют слова «курень» (повозки расположенные кольцом) и «куренной атаман». Слово «чабан» означает пастуха овец. Даже сами «национально озабоченные» выводят значение слова «казак» из слова «хазар». Связь казаков с кочевниками подтверждает и их внешний вид, нисколько не напоминающий славянский: турецкие широкие шаровары, кривая сабли и характерная стрижка – «осэлэдэць». По своему внешнему виду на «лыцаря» казаки походили не больше чем любые ордынцы. И здесь имеется в виду даже не столько баранья шапка, оселедец и шаровары, сколько часто всякое отсутствие шаровар. По этому поводу яркие описания о казаках современников собрал П.Кулиш: например оршанского старосты Филиппа Кмиты, описавшего в 1514 году черкасских казаков «жалкими оборванцами», или французского военного эксперта Дальрака, упоминавшего о невзрачной «дикой милиции» казацкой. У запорожских и донских казаков (в которых была хоть какая-то часть славянской крови) были старшие братья и учителя – ордынские (азовские) казаки-татары. Летописи времен Ивана III характеризуют их самых лютых разбойников, нападавших на пограничные города и сильно затруднявших связь Москвы с Крымом. Татарские казаки (как и запорожские), не признавали над собой никакой власти, что не мешало им часто поступать на службу к московским и польским королям. Польский король Сигизмунд-Август призывал к себе белгородских (аккерманских) и перекопских казаков. Но чаще всех казаков привлекал их себе на помощь крымский хан, постоянно имевший в составе своих войск крупные казачьи отряды. Разбойничая на территории «Дикого поля» между Крымом и московской украйной, татарские казаки были в военном, бытовом и экономическом отношении самостоятельной организацией, поэтому польские летописцы к четырем татарским ордам (заволжской, астраханской, казанской, перекопской), причисляли к ним, иногда, пятую – казацкую. Истинной школой запорожской вольницы была татарская степь, давшая ей все от воинских приемов, лексикона, внешнего вида (усы, чуб, шаровары), до обычаев, нравов и всего стиля жизни. Днепровские казаки не только грабили всех, кто им попадался на их территории, но и осуществляли морские набеги даже в Турцию и на Кавказ. На Черном море казаки грабили купцов, независимо от их веры и подданства. Не гнушались казаки и работорговлей. В польской летописи упоминается о том, что «Были в Швеции казаки запорожские, числом 4.000, над ними был гетманом Самуил Кошка, там этого Самуила и убили. Казаки в Швеции ничего доброго не сделали, ни гетману, ни королю не пособили, только на Руси Полоцку великий вред сделали и город славный Витебск опустошили, золота и серебра множество набрали, мещан знатных рубили и такую содомию чинили, что хуже злых неприятелей или татар». Другая летопись говорит о набеге в 1603 году казаков под предводительством некоего Ивана Куцки в Боркулабовской и Шупенской волостях, где они обложили население данью: «В том же году в городе Могилеве Иван Куцка сдал гетманство, потому что в войске было великое своевольство: что кто хочет, то делает. Приехал посланец от короля и панов радных, напоминал, грозил казакам, чтоб они никакого насилия в городе и по селам не делали. К этому посланцу приносил один мещанин на руках девочку шести лет, прибитую и изнасилованную, едва живую; горько, страшно было глядеть: все люди плакали, Богу Создателю молились, чтобы таких своевольников истребил навеки. А когда казаки назад на Низ поехали, то великие убытки селам и городам делали, женщин, девиц, детей и лошадей с собою брали; один казак вел лошадей 8, 10, 12, детей 3, 4, женщин или девиц 4 или 3». Эти набеги запорожских казаков если и отличались от набегов крымской орды за ясырем (невольниками), то лишь тем, что татары своих единоверцев и единоплеменников в плен не брали и в рабство не продавали, тогда как для запорожских «лыцарей» подобных условностей не существовало. И хотя в Запорожскую Сечь бежало много крепостных мужиков и поборников идеи освобождения крестьянства от крепостного права, но в Сечи эти идеи умирали. Хлебопашцев казаки презирали и держались от них особняком. Определяющим образом жизни казаков был поиск добычи: «Жен не держат, землю не пашут, питаются от скотоводства, звериной ловли и рыбного промысла, а в старину больше в добычах, от соседственных народов получаемых, упражнялись». Тот же Папроцкий, воспевавший рыцарство казаков, признается в том, что в низовьях Днепра «сабля приносила больше барышей, чем хозяйство». Именно поэтому в казачество шли не только простолюдины, но и шляхта (подчас из очень знатных родов). О «возвышенных целях» казачества можно судить по истории со знаменитым Самуилом Заборовским. Отправляясь в Запорожье, он мечтал о походе с казаками на московские территории, но явившись в Сечь и ознакомившись с обстановкой, меняет намерение и предлагает поход в Молдавию. Когда же с дружеским предложением идти совместно грабить Персию, приходят татары, он охотно соглашается и на это. Запорожские нравы и мораль были хорошо были известны и в Польше. Коронный гетман Ян Замойский, обращаясь к провинившимся шляхтичам, выставлявшим в оправдание прежних проступков свои заслуги в запорожском войске, говорил: «Не на Низу ищут славной смерти, не там возвращаются утраченные права. Каждому рассудительному человеку понятно, что туда идут не из любви к отчеству, а для добычи». О «православной набожности» днепровского казачества современники отзывались с отвращением, усматривая в ней больше безбожия, чем веры. Адам Кисель, православный шляхтич, писал, что у запорожских казаков «нет никакой веры»; то же повторял униатский митрополит Рутский. Петр Могила – православный митрополит и основатель киевской духовной академии, относился к казакам с нескрываемой враждой и презрением, называя их в печати «ребелизантами» (мятежниками). Да и какой набожностью могло обладать разбойничье сообщество, в состав которого в большом количестве входили беглые поляки, татары, турки, армяне, черкесы, мадьяры. А Богдан Хмельницкий и его сын Юрий, а затем Петр Дорошенко, признавали себя подданными турецкого султана. С крымскими же татарами, этими «врагами креста Христова», казаки не столько воевали, сколько совместно ходили на польские и московские украйны. Даже в начале 18 века, казаки не стеснялись называть свое ремесло своим собственным именем. В своем обращении к казакам атаман Булавин, призывая к восстанию против Петра I, говорил: «Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным, кто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в черны вершины самарские!». Сохранилось любопытное описание одного из казачьих гнезд – стоянки знаменитого Семена Палея в Фастове, составленное московским попом Лукъяновым в начале того же 18 века: «Вал земляной, по виду не крепок добре, да сидельцами крепок, а люди в нем что звери. По земляному валу ворота частые, а во всяких воротах копаны ямы, да солома постлана в ямы. Там палеевщина лежит человек по двадцати, по тридцати; голы что бубны без рубах нагие страшны зело. А когда мы приехали и стали на площади а того дня у них случилося много свадеб, так нас обступили, как есть около медведя; все казаки палеевщина, и свадьбы покинули; а все голудьба безпорточная, а на ином и клочка рубахи нет; страшны зело, черны, что арапы и лихи, что собаки: из рук рвут. Они на нас стоя дивятся, а мы им и втрое, что таких уродов мы отроду не видали. У нас на Москве и в Петровском кружале не скоро сыщешь такого хочь одного». (цит. по П.Кулишу «Польская колонизация юго-западной Руси». «Вестн. Европы», том 2., 1874 г.). Известен отзыв о палеевцах и самого Мазепы – по его словам, Палей «не только сам повседневным пьянством помрачаясь, без страха Божия и без разума живет, но и гультяйство также единонравное себе держит, которое ни о чем больше не мыслит, только о грабительстве и о крови невинной». До середины 16 века, термином «казак» означался особый образ жизни. «Ходить в казаки» означало удаляться в степь за линию пограничной охраны и там жить наподобие татарских казаков, т.е., в зависимости от обстоятельств, ловить рыбу, пасти овец или грабить. Запорожский казак никогда не был малороссом. Малоросс – представитель оседлой земледельческой культуры, быта, навыков и традиций, унаследованных со времени Киевской Руси. Казак – представитель разбойного бродячего люда, унаследовавшего «степной образ жизни». Казачество порождено не малорусской культурой, а враждебной стихией, столетиями пребывавшей в состоянии войны с малороссами. В средине 16 века Речь Посполита для защиты своих южных рубежей от набегов, создает так называемое «реестровое казачество» – около 6 тысяч оседлых казаков, подчинявшихся польскому коронному гетману и получавших за свою службу по охране границы от татарских набегов государственное содержание. Одновременно польское правительство налагает запрет на всякое другое «казакование», видя в нем развитие антиправительственного элемента. Впрочем, этот запрет не повлиял на жизнь не реестровых казаков, окопавшихся в Запорожской Сечи. Реестровые казаки были наделены правами и льготами: избавлялись от налогов, получали жалованье, имели свой суд, выборное управление, войсковой и административный центр в городе Терехтемирове на Днепре. Реестровые казаки получили возможность обзаводиться домом, землей, хозяйством и использовать (часто в больших размерах) труд наемных работников и слуг. Крестьян казаки (как реестровые, так и обычные) называли «чернью» и относились к крестьянам, так же как и шляхта, с пренебрежением. Постепенно накапливая сбережения и обзаводясь землей и слугами, верхушка казачества, стала реально приближаться к польской шляхте (у Богдана Хмельницкого было земельное владение в Субботове, дом и несколько десятков челяди). К средине 17 века, казачья аристократия, по достатку, не уступала мелкому и среднему дворянству. Отлично понимая важность образования для дворянской карьеры, она обучает своих детей панским премудростям. Меньше, чем чрез сто лет после введения реестра, среди казацкой старшины можно было встретить людей употреблявших в разговоре латынь. Часто общаясь по службе с полькой знатью, старшина заводит с нею знакомства, стремится усвоить ее поведение. Бывший разбойник готов, вот-вот, сделается настоящим шляхтичем. Ему не хватает только шляхетских прав. Свои вожделения реестровое войско начало выражать в петициях и обращениях к королю и сейму. На конвокационном сейме 1632 года казацкие представители заявили: «Мы убеждены, что дождемся когда-нибудь того счастливого времени, когда получим исправление наших прав рыцарских, и ревностно просим, чтобы сейм изволил доложить королю, чтобы нам были дарованы те вольности, которые принадлежат людям рыцарским». Вчерашние разбойники ставшие королевским войском, призванным оберегать окраины Речи Посполитой, возгорелись мечтой о некоем почетном месте в панской республике. Зародилась та идеология, которая сыграла потом столь важную роль в истории Малороссии. Она заключалась в сближении понятия «казак» с понятием «шляхтич». И сколь смешной она не была в глазах польского общества, казаки упорно держались ее. Но тут и начинается драма, обращающая в прах и латынь, и богатства, и земли. Польское панство, замкнувшись в своем кастовом высокомерии, и слышать не хочет о казацких претензиях. Старшине не помогают ни лояльность, ни верная служба. Многие начинают подумывать о приобретении шляхетства силой. Казаки начинают бунтовать и стремятся направить набежавших в Сечь мужиков на польские замки. Но эти восстания были слишком слабы и казацкая старшина рано или поздно была либо раздавлена, либо вынуждена примириться с положением особого воинского сословия, наподобие позднейших донцов, черноморцев, терцев. Но в этом момент казакам помогает грандиозное всенародное восстание малороссов в 1648 году против польских поработителей. Эти крестьяне были величайшими мучениками Речи Посполитой. Яростный гонитель и ненавистник православия и русской народности, иезуит Скарга признавал, что нигде в мире помещики не обходятся более бесчеловечно со своими крестьянами, чем в Польше: «Владелец или королевский староста не только отнимает у бедного хлопа все, что он зарабатывает, но и убивает его самого, когда захочет и как захочет, и никто не скажет ему за это дурного слова». Восставшие крестьяне открыли казачеству (количество которых вместе с не реестровыми не превышало 10 тысяч) такие возможности, о которых оно могло лишь мечтать. Впоследствии Богдан Хмельницкий признался: «Мне удалось совершить то, о чем я никогда и не мыслил». Восстания малороссов поляки боялись гораздо больше, чем казаков. Гетман Потоцкий писал королю по поводу восстания Богдана Хмельницкого: «Число его сообщников простирается теперь до трех тысяч. Сохрани Бог, если он войдет с ними в Украйну, тогда эти три тысячи возрастут до ста тысяч». Но Богдан Хмельницкий выигрывает уже первую битву при Желтых Водах (благодаря тому, что на его сторону переходят служившие у Стефана Потоцкого русские солдаты). На собранной в самый разгар восстания раде в Белой Церкви, на нее собралось свыше 70 тысяч человек. Но и это было еще не все. Большая часть восставших действовала по всей Малороссии в виде так называемых «загонов», внося ужас и опустошение в панские поместья. В течение нескольких недель «презренное мужичье» сделало то, чего в течение пятидесяти лет не могло добиться ни одно казачье восстание – панская власть в Малороссии была сметена как ураганом. Мало того, был нанесен мощнейший удар и всему польскому государству, который поверг его в состояние полной беспомощности. Казалось, еще одно усилие и оно рухнет. Не успела Речь Посполитая опомниться от оглушительного поражения при Желтых Водах и под Корсунем, как последовала ужасающая катастрофа под Пилявой, откуда цвет польского рыцарства бежал, словно стадо овец, и был бы безусловно истреблен, если бы не его богатейший лагерь, грабежом которого и увлеклись победители, прекратив преследование. Это поражение, вместе с повсеместной резней панов, ксендзов и евреев, вызвала всеобщий ужас и оцепенение. Польша лежала у ног Хмельницкого. Вздумай он двинуться со своими отрядами вглубь страны, он не встретил бы сопротивления до самой Варшавы. Если бывают в жизни народов минуты, от которых зависит все их будущее, то такой минутой для малороссов было время после пилявской победы. Избавление от рабства, уничтожение напора воинствующего католичества, полное национальное освобождение – все было возможно и достижимо в тот миг. Народ это инстинктивно чувствовал и горел желанием довести дело до конца. К Хмельницкому со всех сторон неслись крики: «Пане Хмельницкий, веди на ляхив, кинчай ляхив!». Но тут и выяснилась разница между чаяниями народа и целью казачества. Повторилось то, что наблюдалось во всех предыдущих восстаниях, руководимых казаками: циничное предательство мужиков во имя казачьих интересов. Волею случая возглавивший ожесточенную крестьянскую войну, Хмельницкий перешел на сторону поляков: он не только не пошел на Варшаву и не разрушил Польши, но двинувшись на Львов и потом без всякой надобности долго его осаждал, не позволяя его, в то же время, взять. Хмельницкий вступил в переговоры с поляками об избрании короля, послал на сейм своих представителей, дал торжественное обещание повиноваться приказам нового главы государства. И по первому требованию Яна Казимира, прекратив войну, отступил к Киеву. Но не достигнув Киева, где он должен был дожидаться посланников короля, гетман сделал важное политическое заявление, санкционировавшее существование крепостного права в Малороссии. В обращенном к дворянству универсале, он выражал пожелание «чтобы сообразно воле и приказанию его королевского величества, вы не замышляли ничего дурного против нашей греческой религии и против ваших подданных, но жили с ними в мире и содержали их в своей милости». Мужиков опять делали крепостными. Хмельницкий изменил малороссам и при новом столкновении с Польшей в 1649 году. Когда крестьянская армия наголову разбила королевское войско под Зборовом, он не только не допустил пленения короля, но преклонил перед ним колени и заключил договор, по которому Малороссия по-прежнему оставалась под Польшей, и не было сказано ни слова об отмене крепостного права. Зато казачество возносилось на небывалую высоту. Состав его увеличивался до 40 тысяч человек, которые наделялись землей, получали право иметь двух подпомощников и становились на заветный путь постепенного превращения в «лыцарей». Казачья старшина получила право владеть «ранговыми маетностями» (земли, которыми мог пользоваться занимавший должность в казачьем войске). Казачье войско теперь становилось войском королевским и Речи Посполитой на Малорусских землях. Посланник Хмельницкого заверил гетмана Потоцкого: «Речь Посполитая может положиться на казаков; мы защищаем отечество». Но зборовское предательство так и не стало действительностью. Этому воспрепятствовало крестьянство, которое вилами и дубинами встретило панов, возвращавшихся в свои имения, что вызвало шумные протесты поляков. Хмельницкий во исполнение договора, карал ослушников смертью, рубил головы, вешал, сажал на кол... Но это только открыло народу глаза на роль Хмельницкого, и ему, чтобы не лишиться окончательно престижа, ничего не оставалось, как снова возглавить народное ополчение, собравшееся в 1652 году для отражения очередного польского нашествия. Не удивительно, что измученный польскими панами и казачьими изменами, малорусский народ видел единственный выход в московском подданстве. Многие малороссы, не дожидаясь политического разрешения вопроса, целыми селами снимались с места и бежали на московские земли. За каких-нибудь полгода выросла Харьковщина. Ранее пустынная местность, теперь была сплошь заселена беженцами из Малороссии. Стихийная тяга малороссов к Москве нарушила все планы казаков. Стало ясно, что народ пойдет на что угодно, лишь бы не остаться под Польшей. Надо было либо удерживать народ по-прежнему в составе Речи Посполитой, и при этом стать его откровенным врагом, либо решиться на рискованный маневр – последовать за ним в другое государство и, пользуясь обстоятельствами, постараться удержать над ним свое господство. Казачьи старшины избрали второе. Противостоять народу открыто казачество было не в силах. Здесь стоит упомянуть о том, что Москва не горела особым желанием присоединить к себе Малороссию. Причина состояла в том, что присоединение Малороссии означало неминуемую войну с Речью Посполитой, к которой Россия готова не была. Во времена правления Алексея Михайловича Московское царство, не успевшее еще оправиться от последствий Смуты, было очень слабо в военном и экономическом отношении. Поэтому и не хотело принимать долгое время в свой состав Малой России. А приняв ее, обрекло себя на изнурительную тринадцатилетнюю войну с Польшей. Слабостью России объясняются и результаты Андрусовского перемирия 1667 года, по которому за исключением Киева, Малороссия снова отходила к полякам. Впрочем, по истечении двух лет, и Киев также должен был стать польским. Поэтому Москва отказала в прошении о присоединении Киевскому митрополиту Иову Борецкому, который отправил в 1625 году посольство в Москву; не спешила Москва отвечать согласием и на слезные челобитные Хмельницкого, неоднократно просившего о подданстве... Переход казаков под руку Москвы происходил не без внутренней борьбы. Часть казаков во главе с Богуном откровенно высказалась на Тарнопольской раде 1653 года против Москвы. Но большая часть, видя как «чернь» разразилась восторженными криками при упоминании о «царе восточном», перешла на сторону хитрого Богдана. По поводу истинных симпатий Богдана Хмельницкого и его окружения сомнений нет – это были полонофилы, и в московское подданство шли с величайшей неохотой и страхом. Пугала неизвестность казачьих судеб при новой власти. Захочет ли Москва сделать казачество особым сословием. Не произведет ли всеобщего уравнения в правах казака и вчерашнего польского хлопа? Свидетельством этих настроений явилась идея крымского и турецкого подданства, которая неожиданно стала популярной среди старшины во время переговоров с Москвой. Басурманское подданство обещало казачьей старшине неограниченную власть в Малороссии при возможности всегда получить защиту. После Переяславской рады 1654 года и принятия Богданом Хмельницким русского подданства, левый берег Днепра был очищен московскими войсками от польских помещиков и военные действия переместились на правый берег. Но, не дожидаясь окончания войны, казачья старшина стала выпрашивать у московского правительства грамоты на заселенные земли Левобережья. Об этом пишет в своей «Иллюстрированной истории Украины-Руси» и Грушевский: «Эти грамоты она боялась показывать, зная отношение к ним народа». И в этом не было ничего странного: казацкая старшина собиралась закабалить восставший против польского крепостничества малорусский народ, гораздо раньше, чем это сделала Екатерина II. Хотя восстание Хмельницкого совершалось под девизом свободы и равенства для всех, гетман и казачья старшина просили царя об установлении на Украине социального порядка, основанного на строгом разграничении социальных слоев: «И кто был шляхтич или козак, или мещанин и кто в каком чине наперед сего и какие маетности у себя имел, и тому всему быть по-прежнему». Но именно такой польский порядок и свергли перед этим малороссы. Восстание Хмельницкого разгромило чужую шляхту, но создало свою, которая не меньше польской начала эксплуатировать крестьянство: одних господ заменили другие – польских магнатов заменила старшина, польскую шляхту – казачество. Кроме этого, согласно Гадяцкому договору была разрешена «нобилитация» выдающихся казаков: 100 казаков из каждого полка могли получить шляхетство по ходатайству гетмана. В дополнение ко всему, в Малороссию разрешалось вернуться бежавшей оттуда польской шляхте и духовенству. Обиды казацкие Уже в начале 18 века малорусские помещики оказываются гораздо богаче великорусских как землями, так и деньгами. Только абсолютно бездарные, ни на что не способные урядники не скопили себе богатств. Все остальные быстро пошли в гору. Издавна мечтая о шляхетстве и стараясь всячески походить на него, казаки лишены были характерной шляхетской брезгливости к ростовщичеству, к торговле, ко всем видам мелкой наживы. Особенно крупный доход приносили мельницы и винокурни. Все они оказываются в руках старшины. Но главным источником обогащения служил, Уряд. Злоупотребление властью, взяточничество, вымогательство и казнокрадство явились источником образования всех крупных частных богатств в Малороссии. Запорожская разбойничья знать добилась всего, о чем мечтала – богатства, власти, земель, крепостных крестьян. Но для горстки казачьих старшин всего этого оказалось мало. Недоставало последнего – равенства с русским дворянством. Отсутствие этого «казачьего дворянства» воспринималось ими крайне болезненно. Это была драма той части гордых потомков Кошек, Подков, Гамалеев, которая добилась всего, кроме прав благородного сословия. Их самолюбие страдало и от таких «мелочей», как недопущение на первых порах детей малороссов в Шляхетский кадетский корпус (открытый в 1731 году), «поелику-де в Малой России нет дворян». Казачество сделало помещичью карьеру так быстро, что из памяти еще не стерлось его низкое происхождение. Дворянское звание сначала закрепляли только за чинами войскового Уряда, что было довольно просто, тем более что большинству их шляхетство было давно пожаловано либо польскими королями, либо царями московскими. Но оставалось еще много званий, которых петровская Табель о рангах не предвидела. До какой степени проблема «прав» тревожила умы казацкие и какой климат создавала она в Малороссии, можно судить по следующим фактам. Еще в 60-х годах 18 века южное дворянство в массе своей не могло предъявить никаких документов в подтверждение своего «благородного» происхождения и объясняло это гибелью семейных архивов во время смут и войн. Однако уже через пятнадцать-двадцать лет, ко времени возникновения Комиссии о разборе дворянских прав в Малороссии появилось до ста тысяч дворян с превосходными документами и пышными родословными. Над изготовлением бумаг и грамот для потомков казацких удальцов трудился весь Бердичев. Когда до Герольдии дошли сведения о злоупотреблениях на почве гербов, она стала придирчивой и затруднила доступ в дворянство тем, кто еще не успел туда попасть. Особенные строгости начались с 1790 года. Несговорчивость высшего русского сословия породила у части потомков «казацкой шляхты» крайнее раздражение и озлобление по отношению к «реакционному русскому дворянству». Это раздражение, основанное на чувстве собственной неполноценности, и вылилось в сочинение заказной исторической фантастики под названием «Истории русов». В ней запорожцы – благородные и непобедимые воины, а все их неудачи объясняются непременно изменами. Многочисленные же измены самих казаков Москве объясняются кровожадностью и подлостью московских царей, испокон веков зарившихся на «нэзалэжну дэржаву», и, в конце концов, поработивших ее. С негодованием отвергается факт образования казацкого сословия поляками в 16 веке. Оно, дескать, существовало испокон века и всегда пользовалось дворянско-рыцарскими правами. Гетманов же назначали еже в 14 веке (к чему прилагается их фантастический, нигде более не значащийся перечень). Никакого покорения Украины Литвой не было. Было добровольное соединение – как «равное с равными». Весь текст представляет собой смесь безудержного хвастовства и картин самых кровавых расправ. При этом автор вплетает в рассказ отрывки из всевозможных фантастических «грамот», в которых старшина якобы наделяется правами благородного сословия: «Жалуем отныне на будущие времена оного военного малороссийского народа от высшей до низшей старшины с их потомством, которые были только в сем с нами походе под Смоленском, честью и достоинством наших российских дворян. И по сей жалованной грамоте никто не должен из наших российских дворян во всяких случаях против себя их понижать». В этой фальшивой «грамоте» царя Алексея Михайловича видно, как сильно желание автора устранить упреки российских дворян, считавших статус старшин ниже своего. Наибольшие споры по этому поводу велись в 60-е годы 18 века, когда радетель о правах старшины, депутат Григорий Полетика отправился для работы в Комиссии по созданию нового Уложения и в 1785 году казачья старшина получает статус российского дворянства. Поэтому Полетика перед поездкой в Петербург и запасся заказным произведением – «летописью», подтверждающей благородное происхождение казачества. Подтверждением правдивости «Истории русов» должен был стать авторитет архиепископа Белорусского Георгия Конисского, который якобы ее и открыл. По той же причине и написана она была на хорошем русском языке – чтоб «москалям понятно было». «История русов», сплошь основанная на лжи, подделках и противоречащая историческим документам, явилась основой для всей последующей нэзалэжной историографии. А идеология, уязвленной своей социальной неполноценностью казацкой старшины, стала украинской национальной идеологией. Руина – основной признак нэзалэжности После смерти Богдана Хмельницкого в Малороссии начался период, который называется «Руина». В это время началась настоящая вакханалия, когда оставшееся без присмотра со стороны Москвы или Польши казачество принялось за свое обычное занятие – убивать и грабить. Число гетманов временами доходило до 3 – 4 человек. Один гетман оставался верноподданным Москве, другой тяготел к полякам, третий смотрел в сторону Турции и, наконец, четвертый обнаружился в Запорожье, которое претендовало на то, чтобы гетманы «по старине» выбирались из запорожцев. Малороссы опять побежали на левую сторону Днепра, подчиненную Москве. Некоторые бежали от казацкой вакханалии подальше – на московскую землю. Стоит конспективно описать этот период, для более наглядного представления о первом периоде настоящей «нэзалэжнойи Украйины». Чтобы ощутить атмосферу того времени достаточно просто пробежать по тексту глазами. Еще при жизни Богдан Хмельницкий передал свою булаву сыну Юрию. Но запротестовало Запорожье, боясь того, что он, как и отец, не будет признавать Сечи. Старшина тоже боялась, что Юрий поведет отцовскую политику притеснения. Но Юрия поддерживала Москва и недовольная старшина стала поглядывать в сторону Польши, где панство продолжало существовать и где их претензии на землю скорее могли бы получить удовлетворение от правительства в благодарность за возвращение ему отторгнутых земель. Во главе недовольной старшины встал Выговский, выбранный ими гетманом тайно от народа. Раньше Выговский был писарем у Богдана Хмельницкого, на которого он доносил Москве. Получив гетманство, он сразу предпринял попытки договорится сначала со Швецией, потом с Польшей. Швеции из-за войны с Данией было не до переговоров, с Польшей Выговскому удалось заключить Гадяцкий договор 1658 года, по которому Малороссия возвращалась под власть Польши а воеводства Брацлавское, Киевское и Черниговское образовали автономное от Польши «Русское княжество». Этот договор положил начало открытой войне с Россией. Но против Выговского было Запорожье и южные казачьи полки. От полковника Пушкаря и запорожского кошевого Барабаша шли в Москву доносы на Выговского. Первыми против Выговского восстали полтавские полки. Полтавщина была самой богатой среди земель Малороссии, даже войны Хмельницкого оставили ее в стороне. В начале гетманства Выговского произошли перемены, козацкая старшина и шляхта, ссылаясь на гетманское разрешение, стали захватывать эти пространства, налагать на народ большие налоги и повинности, стремились его закрепостить. Чернь, которая уже отвыкла от закрепощения, незамедлительно поднялась против новых панов. Восстание возглавил кандидат на гетманскую булаву Мартин Пушкарь, полтавский полковник со времени Хмельницкого. На призыв Выговского на Левобережье приходят татары. Главные бои происходили около самой Полтавы, которая две недели упорно защищалась. Затем пушкаревцы делают вылазку на их осаждающую армию, но их окружают и громят – на поле битвы гибнет 15 тысяч человек. Вместе с ними гибнет и сам Пушкарь. Выговский разрешает татарам разрушить Полтаву и взять ясырь. Узнав о разорении Полтавы, русские войска под командованием Алексея Трубецкого двигаются на Конотоп. Но, попав между 16-тысячными войсками Выговского и пришедшей с ним 30-тысячной татарской конницей, терпят тяжелое поражение – гибнет около 50 тысяч человек. Но из Запорожья Серко идет сначала на Крым, затем нападает на Чигирин. Оставшийся без своего главного союзника, крымского хана, Выговский отходит от Днепра. Слухи, что Выговский отдался полякам, отталкивают от него людей. Поляки вызывали такую ненависть, что в войске Выговского вспыхивает восстание. Это происходит в 1659 году во время столкновения войск Юрия Хмельницкого (пришедших с Левобережья) с войсками Выговского. Казаки Выговского переходят на сторону Юрия, с Выговским остаются лишь наемники и поляки. На Левобережье к войскам Трубецкого, посылают Петра Дорошенко «с новыми условиями». Трубецкой требует, чтобы в Переяслав приехал Юрий Хмельницкий. На второй Переяславской Раде в 1659 году Трубецкой зачитывает государевы статьи: 1) в Ново-Северске, Чернигове, Староудбе быть московским воеводам, так как эти города всегда принадлежали Москве, а не Малой Руси и если в них стоят казаки, то пусть остаются при воеводах; 2) гетману посылать войска, куда царь велит, а без воли царя не посылать никуда; 3) гетмана без царского указа не менять. В качестве гетмана снова подтверждается Юрий Хмельницкий, который подписал все статьи. Возобновившаяся между Польшей и Россией война идет с переменным успехом. Летом 1660 года Василий Шереметьев и Юрий Хмельницкий идут на Галич. Поляки окружают войска Юрия и начинают его уговаривать перейти на их сторону. Шереметьев ретируется за Днепр, поляки задерживают Юрия на Правобережье. Москва ждет Юрия, а старшина уговаривает его «признать над собой хана крымского, попробовать татарской опеки». Юрий «решает» эту проблему, постригшись в монахи. Польским ставленником – гетманом Правобережья становится Тетеря. Брюховецкий выбранный гетманом Левобережья, считает себя носителем запорожских традиций и начинает притеснять зазнавшуюся старшину. Тем временем поляки со своим гетманом Тетерей вторгаются на Левобережье, однако в войсках Тетери начинаются бунты сторонников Москвы. Поляки обвиняют во всем Выговского и расстреливают его, однако бунты не пракращаются. Поляки люто карают повстанцев, но это только увеличивает симпатии к Москве. Восстания в полках Тетери приводят польское войско к распаду. Сам Тетеря перебегает на Левобережье и подчиняется Москве. В 1667 году между Москвой и Польшей заключается Андрусовский мир, по которому Левобережье снова остается за Москвой, а Правобережье за Польшей. Однако в результате восстаний в казацких полках Тетери, поляки уходят с юга Правобережья (Брацлавщина, Подолье и южная часть Киевщины). Уходом поляков пользуется крымский хан и захватывает освободившуюся часть Правобережья, а своим гетманом делает Опарю. Но вскоре, поссорившись с левобережным гетманом, там появляется Петро Дорошенко. Оклеветав перед ханом Опарю, Дорошенко сам получает гетманство от хана. Тем временем Брюховецкий, продолжает борьбу со старшиною и все более опирается на Москву. Вернувшись из Москвы, он начинает увеличивать поборы с населения и восстанавливает против себя народ. Когда начинаются протесты Брюховецкий просит Москву вырезать взбунтовавшиеся села. Москва отказывается. Тогда Брюховецкий начинает вести переговоры с Дорошенко. Дорошенко хитрит с Брюховецким, обещая ему булаву гетмана объединенных под властью хана обоих берегов Днепра. Одновременно Дорошенко хитрит с Польшей и Москвой, обещая привести своих казаков в подданство той и другой. В 1668 году Дорошенко со своими казаками и при большого количества татар вторгается вглубь Левобережья. К нему навстречу идет Брюховецкий, которого под Диканькой убивают дорошенковские казаки и его тело его долго валяется непогребенным. В качестве награды Дорошенко выкатывает несколько бочек горелки, упившись которой к вечеру казаки уже подумывают убить и самого Дорошенко... Население Левобережья, терроризированное татарами, вынужденно признать гетманом Дорошенко. Но вскоре, оставив своим наместником Многогрешного, Дорошенко спешит на правый берег к своей жене (не то заболевшей, не то изменившей ему). После его ухода митрополит Баранович выступает за московское подданство и объединяет сторонников России. К ним примыкает и Многогрешный, которого уже выбрали гетманом Левобережья. Запорожцы тем временем продолжали жить самостоятельной жизнью. Будучи подданными царя, они не хотят подчиняться никакому гетману. Воюя с Дорошенко и переманивая на свою сторону его казаков и татар, запорожцы доставляет ему много неприятностей. Гетманов в то время было трое и ни один из них не был самостоятельным. Дорошенко – гетман южной части Правобережья (подданный Турции); Ханоненко – гетман Польши; Многогрешный – гетман Москвы. Поляки с гетманом Ханоненко идут на Дорошенко, что приводит к войне между Польшей и Турцией. Войска султана громят Польшу и вынуждают ее в 1672 году к Кучевскому миру, по которому поляки отказываются южной части Правобережья и уступают ее султану. Увидев, что там начали творить татары (подданные султана), Дорошенко начинает переговоры с Москвой. К тому времени Многогрешного оклеветала старшина и отправила в Москву, а сама избрала гетманом Самойловича. Выборы нового гетмана происходили на московской земле, так как старшина боялась восстания народа из-за несправедливой расправы с Многогрешным. Узнав, что Дорошенко начал переговоры с Москвой, Самойлович всеми силами старается убедить ее начать войну с Дорошенко. Польша заявляет Москве, что принятие ею в подданство Дорошенко и его казаков будет считаться нарушением Андрусовского мира. Народ терпит Дорошенко, так как не знает о его турецком подданстве. Подданство становится явным после его похода с турками на Левобережье. Москва отправляет гетмана Самойловича за Днепр, чтобы без войны договориться с Дорошенко. Но Самойлович хочет устранить конкурента и начинает перетягивать на свою сторону дорошенковских старшин. Власть Самойловича признают 10 правобережных полков. В присутствии приехавшего из Москвы Ромадановского Самойловича избирают гетманом Лево- и Правобережья. Дорошенко шлет Самойловичу поздравление, а сам призывает на помощь крымских татар и турок. Когда приходят вести об идущих на татарах и турках Самойлович отходит за Днепр. Пришедшие турки начинают мстить населению Подолии и Браславщины. С ними идет и Дорошенко, разрушая села, карая людей и принуждая признавать его власть. Для населения самым большим лихом является ясырь. Басурманы захватывают тысячи невольников, их продают даже в гетманской столице – городе Чигирине. Невольников продают даже под окнами самого гетмана Петра Дорошенко. Татары, подстрекаемые Дорошенко, добираются аж под Львов и Люблин и берут в плен 100 тысяч человек. От всего этого население стало целыми селами бежать на Правобережье на территорию теперешнего Харькова и Воронежа. Кульминации переселение достигает в 1674 году. Дорошенко пытается препятствовать бегству, выдает беглецов татарам, но это не помогает. Правобережье пустеет, а на Левобережье остается мало незанятых земель. Но турки уходят, казаки разбегаются, а оставшийся с горсткой наемников Дорошенко пытается выторговать себе гетманство у Москвы. Но этому противится Самойлович. Осенью 1676 года войска Самойловича и Ромодановского наступают на Чигирин и Дорошенко сдается на милость Москвы. Москва требует его себе, таким образом ограждая от мести Самойловича. Дорошенко сначала держат почетным арестантом в Москве, а потом посылают почетным воеводой в Вятку, после чего дарят ему село в Малороссии, где он и умирает 1782 году. Москва, не желая более вести войну, велит Самойловичу оставить правый берег Днепра, переселяя оттуда как можно больше людей. Население это было расселено на землях московских окраин, называвшихся тогда «Московскими слободскими украинами». Южной частью Правобережья снова овладевают татары и назначают своим гетманом Юрия Хмельницкого, перед этим приказав патриарху снять с него монашеский сан. Назначение Юрия гетманом не привлекло на южное Правобережье (как того надеялись татары) потока переселенцев. Вскоре после этого татары убивают Юрия. Вся эта кровавая казацкая вакханалия однозначно говорит об одном. Ни о каком «украинском государстве» не могло быть и речи. Казаки заботились только о своей личной выгоде. И ради их осуществления они резали друг друга и простой народ, призывали на территорию Малороссии то поляков, то татар, то турок. Не гнушались «лыцари» и наемного сброда из, немцев, румын, венгров, сербов... Захватившие Малороссию «казаченьки» превратили ее огромную Запорожскую Сечь, подчинив весь край своей дикой системе управления. Отсюда постоянные перевороты, свержения гетманов, интриги, борьба друг с другом многочисленных группировок, измены, предательства и невероятный политический хаос, царивший всю вторую половину 17 века. Казачье буйство само по себе ничего страшного не представляло, с ним легко было справиться. Опасным делала его близость Польши и Крыма. Каждый раз, когда казаки приводили татар или поляков, москвичи терпели неудачу. Так было под Конотопом, так было под Чудновым. Казаки знали, что они страшны возможностью своего сотрудничества с внешними врагами, и играли на этом. В этом плане показательны сделанные современниками описание казацких нравов. Боярин Василий Шереметев, попавший в плен к полякам, выданный ими татарам, и проведший в плену в Крыму 21 год, описывал в письме к царю Алексею Михайловичу свое впечатление от татарского Курултая или, как он его называет, «думы»: «А дума басурманская похожа была на раду казацкую; на что хан и ближние люди приговорят, а черные юртовые люди не захотят, и то дело никакими мерами сделано не будет». Венгерский посол на приеме у Богдана Хмельницкого не смог сдержаться и сказал на латыни: «Занесло меня к этим диким зверям!» Преемник Брюховецкого, Демьян Многогрешный, признавался: «Желаю прежде смерти сдать гетманство. Если мне смерть приключится, то у казаков такой обычай – гетманские пожитки все разнесут; жену, детей и родственников моих нищими сделают; да и то у казаков бывает, что гетманы своею смертью не умирают; когда я лежал болен, то казаки собирались все пожитки мои рознести по себе». Для удержания в повиновении и защиты от своих же казаков уже с конца 60-х годов 17 века полковники начинают заводить себе «компании» – наемные отряды. Для этих же целей создают себе гвардию и гетманы, причем она чаще всего набиралась из иноземцев. При Хмельницком состояло 3 тысячи татар, правобережные гетманы нанимали поляков, а Мазепа выпросил у московского правительства стрельцов для охраны своей персоны. По этому поводу иностранный наблюдатель заметил: «Гетман стрельцами крепок. Без них хохлы давно бы его уходили. Да стрельцов боятся». Никакого государства эти казаки-разбойники не могли создать в принципе, ибо этому разбойному племени была чужда оседлая жизнь на земле и крестьянская работа. А «казачья демократия» в действительности была ни чем иным, как охлократией – властью толпы. Не создав своего государства, казаки явились самым буйным людом и в тех государствах, с которыми их связали исторические судьбы. Здесь нужно ответить на возникающий у читателя вопрос: а почему в этом повествовании не упоминаются «подвиги» Мазепы? Ответ прост – описание деяний этого мерзавца займет места не менее, чем описание казачества вкупе с описанием «Руины» второй половины 17 века. Поэтому ограничусь одним лишь определением, которое высказал уважаемый «национально озабоченными» Н.Костомаров, посвятивший Мазепе под конец своей жизни обширную монографию. Вот каким представляется ему это божество самостийников: «Гетман Мазепа, как историческая личность, не был представителем никакой национальной идеи. Это был эгоист в полном смысле этого слова. Поляк по воспитанию и приемам жизни, он перешел в Малороссию и тем сделал себе карьеру, подделываясь к московским властям и отнюдь не останавливаясь ни перед какими безнравственными путями. Самое верное определение этой личности будет сказать, что это была воплощенная ложь. Он лгал перед всеми, всех обманывал – и поляков, и малороссиян, и царя, и Карла, всем готов был делать зло, как только представлялась ему возможность получить себе выгоду или вывернуться из опасности»..

Категория: Мои статьи | Добавил: hohol (03.02.2012)
Просмотров: 863 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Приветствую Вас Гость