Казачье братство
Каталог статей
| Главная » Статьи » Мои статьи |
Украинские земли в начале XVII века
| Если галеры встретят казаков на море днем, тогда положение последних гораздо серьезнее. Турки начинают сильную стрельбу из пушек и разгоняют казаков; одни тонут, другие спасаются бегством. Но если вступают в бой, то держатся крепко; одни стреляют, другие заряжают ружья и после каждого выстрела подают стреляющим; стреляют хорошо, но турецкие пушки все-таки наносят казакам большой урон, так что в такой битве гибнет добрых две трети казаков, редко когда возвращается половина. Зато кто возвращается - приносит богатую добычу: испанские и арабские червонцы, ковры, парчу, различные шелковые материи. Так рассказывает Боплан. Ярко и сильно описывают старые народные поэты страшные черноморские бури, где погибали без вести, не раз целыми десятками, казацкие чайки. Самым блестящим периодом этих морских походов было именно это время, после московских походов. Ежегодно по несколько раз отправлялось казачество на море, забегая так далеко, как перед тем не отваживалось, и смело набрасываясь на турецкий флот. В 1613 г. два раза ходили казаки в море и причинили много вреда в турецких землях, рассказывает Жолкевский. Султан выслал большую эскадру - галеры и лодки - в Очаковский порт, чтобы разгромить казаков, когда они будут возвращаться после завоевания нескольких крымских городов; но вышло совсем наоборот: вместо того, чтобы туркам громить казаков, они сами ночной порой захватили врасплох неосторожных турок и разгромили их. Весной 1614 г. казаки опять собрались на море, но на этот раз им не повезло: их разбила буря. Но казаки не были этим обескуражены и летом собрались во второй раз; их было около двух тысяч, значит, около 40 чаек. Они переплыли Черное море прямо под Трапезунт и начали опустошать здешнее побережье, усеянное богатыми городами и селами, жившими здесь беззаботно, не зная страха, «так как с тех пор, как турки овладели Малой Азией, никогда не было здесь тревоги», рассказывает тот же Жолкевский. Беглые турки служили казакам проводниками, и они проникали всюду. Напали на Синоп, роскошный город, прозванный «городом влюбленных»; завоевали здешний замок, истребили гарнизон, сожгли большой турецкий арсенал - корабли, галеры, галеоны. Прежде чем местное население успело организовать им отпор, они забрали добычу и ушли обратно, Услыхав об этом происшествии, султан впал в страшный гнев, велел повесить великого визиря, едва жены и дочери султана умолили его, и визирь отделался побоями от собственной десницы падишаха. Турецкие корабли снова отправились в засаду -ловить казаков под Очаковом. Но казаки заранее узнали об этом и разделились на две партии: одни вышли на берег далее на восток от Очакова, рассчитывая на катках перетянуть чайки по земле в Днепр выше Очакова; на них напали татары, и казаки понесли большие потери в людях и в добыче, но все же пробились на Низ. Другая партия пошла напролом через Очаковский лиман; также потеряла много добычи: сами своими руками должны были бросать ее в воду, чтобы облегчить свои чайки, и тоже пробились. Турки поймали только двадцать казаков и отправили их в Стамбул, чтобы было на ком сорвать гнев; когда пришли люди из Трапезунта к султану с жалобами на казаков, им выдали этих казачьих пленников, чтобы было кому отомстить за понесенные утраты. В следующем 1615 г. казаки собрались еще в больший поход, на 80 чайках, не более не менее как на самый Стамбул - «окурить мушкетным дымом цареградские стены». Вышли на берег между двумя портами Мизевной и Архиокой и дотла сожгли их. Султан, находясь на охоте под городом, из своей комнаты сам своими глазами видел дым своей столицы от этого казачьего пожара. Страшно разгневанный, он приказал, чтобы немедленно турецкие корабли прогнали казаков. Но казаки не испугались, грабили, сколько хотели, затем забрали добычу и ушли назад. Турецкие корабли догнали их уже около устья Дуная. Заметив погоню, казаки перешли в наступление, напали на турецкие галеры и разгромили их. Самого турецкого адмирала, раненого, взяли в плен; он давал за себя 30 тысяч выкупа, но так и умер в неволе. Другие турецкие корабли обратились в бегство. Несколько галер казаки захватили, привели их к Очакову и здесь сожгли их на глазах у турок, издеваясь над ними. Затем напали на Очаков, захватили стада и беспрепятственно возвратились домой. Когда они вышли в следующем году на море, турки, наученные прошлогодним опытом, уже заблаговременно выслали свои корабли, чтобы не впустить их в море. Корабли преградили им путь у Днепровского лимана, но казаки не испугались, вышли им навстречу и, напав на турецкие корабли, разбили их; взяли более десятка турецких галер и до сотни разных мелких судов. Прогнав таким образом турок, казаки направились к крымскому побережью, разорили и разграбили его, взяли и сожгли Кафу главный рынок украинских невольников; отобрали и отпустили на волю громадное число пленников, захваченных татарами в наших краях. В Константинополе известие об этом втором погроме турецкого флота произвело страшный переполох; собрали казаков, находившихся в плену, расспрашивали, каким бы образом преградить путь казацким нападениям? Неизвестно, какой ответ получили они на свои расспросы, но в конце концов турки не видели иного способа, как идти походом и завладеть всеми пограничными украинскими замками - Каменцем, Черкассами, Каневом, Белой Церковью, расположить здесь турецкие войска и таким образом не допускать казаков до нападений турецкие земли! Между тем казаки осенью 1616 г. отправились в новый поход на море. Было их на этот раз не больше 2000, но поход удался на славу. Они направились снова на малоазийское побережье. Плыли на Самсун, но ветер отнес их к Трапезунту. Высадившись, прошли по берегу до Трапезунта, взяли этот город, ограбили и сожгли его. На них напала турецкая эскадра под начальством генуэзского адмирала Цикали-паши; она состояла из шести больших галер и многих малых кораблей, но казаки разбили их, взяли три галеры и потопили. После этого они узнали, что султан послал корабли под Очаков, чтобы захватить их там. Тогда казаки отправились на беззащитный Стамбул, грабили и своевольничали без удержу и, насмеявшись таким образом над всеми мероприятиями турок, отправились туда, где их меньше то ожидали - в Азовское море. Из здешних рек прошли в Днепр, вероятно, через р. Молочную, и оттуда перетащили лодки в Конку и этим путем возвратились на Запорожье. Турецкий адмирал, прождавши напрасно под Очаковом, выждал, пока казаки разойдутся из Сечи, и чтобы чем-нибудь заявить себя, прошел на своих лодках по Днепру на Запорожье. В Сече было всего несколько сот казаков, оставшихся здесь на зимовку. Увидев турецкие суда, они ушли из Сечи, и паша мог сорвать гнев на пустом казацком гнезде: захватил несколько пушек, несколько казацких лодок и повез это триумфом в Константинополь - уверять султана и турецкий двор, что он разорил до основания страшную казацкую Сечу! Казаки издевались над турками и распространяли свою славу в тогдашнем мире, а у поляков от их триумфов сердце было не месте. После каждого казацкого похода султан давал приказ своим пашам идти на Украину, уничтожить замки, пограничные «паланки», откуда казаки выходили в поход, и вместо них устроить свои крепости и поставить в них турецкие гарнизоны. И действительно, года не проходило, чтобы турецкое войско не отправлялось на украинское пограничье, или, по крайней мере, не ходили слухи о приготовлениях к такому походу; а польское правительство, истративши все средства на московские походы, не имея чем заплатить за них солдатам, все эти годы лишено было всякого войска. Никто не хотел идти служить, не получив денег за прежнюю службу, и у Жолкевского бывало всего по 300-500 человек войска! Поэтому при каждом известии о турецком походе Польшу охватывала паника. Поляки оправдывались перед султаном, что казацкие походы происходят без их согласия, так как их правительство, насколько возможно, уничтожает казачество, но казаки выходят из московских областей. В действительности виноваты были не только казаки: не без греха были разные польские и украинские магнаты, вмешивавшиеся в молдавские дела, предпринимавшие походы туда и этим тоже раздражавшие турок, но поляки все сваливали на казаков. Пробовали как-нибудь сдержать их. В 1614 г. Жолкевский пригрозил казакам, что сам пойдет на них с войском, если они не перестанут своевольничать, и стал готовиться к походу. Но казаки этих приготовлений не испугались и стали, со своей стороны, собираться под Переяславом для предстоящей войны. Жолкевскому в действительности не с чем было идти на них, и его угрозы остались пустыми словами. Тогда правительство обратилось за помощью к магнатам. Оно снаряжало к казакам так называемые комиссии, т.е. просило наиболее могущественных украинских магнатов, чтобы в качестве королевских комиссаров совместно с Жолкевским установили казацкие отношения. При этом подразумевалось, что такой магнат не пойдет сам один, а поведет с собой свой дворовый полк, несколько сот человек, и так, в общем, соберется кое-какое войско. Начиная с 1614 г., почти каждое лето снаряжалось такое комиссарское войско против казаков, чтобы установить среди них порядок. Но из этого ничего не выходило. Казаки обыкновенно просили дать им письменную «ординацию» - какие порядки желают установить комиссары; получив ее, они находили в этой ординации разные пункты, на которые не могли согласиться, так как требования комиссаров, действительно, были таковы, что казаки их никак не могли принять. Комиссары требовали, чтобы казаки стерегли границы, чужих краев не трогали, жили на Низу, не выходили на волость и, проживая на волости, во всем повиновались старостам и помещикам, в имениях которых находились. Казаки заявляли, что они еще пошлют своих послов к королю, чтоб он не принуждал их к таким порядкам, и на этом комиссия обыкновенно оканчивалась: комиссары убеждали казаков соблюдать спокойствие, не нападать на чужие края, не своевольничать, казаки обещали и продолжали поступать по своему усмотрению. Такова была политика тогдашнего гетмана Петра Сагайдачного: не доводить до войны с Польшей, обещать и по внешности покоряться, пока обстоятельства не заставят правительство снова обратиться к казацкому войску для своих военных нужд, а тем временем укреплять казацкое господство на Украине. С титулом гетмана Сагайдачный впервые упоминается при описании морского похода 1616 г., прославленного взятием Кафы. Но гетманом он стал, вероятно, еще раньше, так как уже с 1614 г. наблюдается в казацкой политике то самое направление, каким отличался Сагайдачный. Может быть, он уже и в эту пору гетманствовал, с разными перерывами, как и позже должен был уступать булаву разным предводителям казацкой вольницы: наши известия о казацких гетманах за это время, вообще, очень неполны. В народной памяти его деятельность не оставила следов - если не считать известной песни о том, как Сагайдачный променял «жинку на тютюн та люльку». Песня эта совершенно не передает действительного характера славного гетмана, глубокого политика, сумевшего привести казачину на службу общенародным интересам и создать из казацкого войска опору национальной украинской жизни. То, что едва намечалось в 1590-х гг., во время Лободы и Наливайко, гораздо более сознательно и отчетливо выполнил Сагайдачный и открыл этим новую эпоху в истории украинской жизни. Родом он был из Западной Галиции, из перемышльской земли (из окрестностей Самбора), вероятно, из какой-нибудь мелкой шляхетской семьи, как намекает на это герб на его изображении. Он является, таким образом, представителем галичан, из своей тесной родины двинувшихся тогда на широкую Украину надднепровскую. Учился Сагайдачный в острожской школе, затем вступил в казацкое войско. Его называют участником молдавской и ливонской войны в 1600-1601 гг., так что, вероятно, уже в 1590-х годах он был в казацких рядах. Но эта деятельность Сагайдачного нам неизвестна - только в последние годы своей жизни в 1616-22 гг. выдвигается он на первый план. До того времени он уже прославился, как необыкновенно искусный и удачливый вождь. Вот как отзывается о нем соучастник, поляк Ян Собеский, не раз бывавший с Сагайдачным в походах: за все время своего предводительства войском Запорожским он повсюду был покрыт славой подвигов на суше и на море и пользовался неизменным успехом. Несколько раз разгромил он татар в перекопских степях и нагнал страх на Крым. Не менее прославился он своими морскими походами - счастье всегда сопровождало его, он уничтожил несколько больших турецких городов в Европе и Азии, сжег окрестности Стамбула. Вообще, это был человек сильный духом, искавший опасности, не дороживший жизнью, первый в битве, последний в отступлении; он был энергичен, деятелен, в лагере бдителен - мало спал и не пьянствовал, как это водилось у казаков; в советах отличался осторожностью, во всяких совещаниях вообще был немногословен, по отношению к казацкому своеволию он был очень строг и наказывал смертью за провинности. Впервые Сагайдачный оказал большие услуги правительству в московской войне 1617 г.: казачья помощь была тогда крайне необходима, и для казачества эта война случилась очень кстати, поэтому Сагайдачный очень охотно принял участие в ней. Комиссии в это время сильнее и сильнее налегали на казачество, и после казацких нападений на Турцию комиссары опять двинулись с войском на Украину, требуя, чтобы казаки не трогали турок, не бунтовали украинского населения, удалили из своего войска новоприбывших людей, не принадлежащих к казачеству, и все войско казачье свели к тысяче, а все остальные возвратились в крепостное состояние! Чтобы не доводить до войны, Сагайдачный со старшиной выражали согласие подчиниться этим требованиям, выговорив лишь право просить короля об изменении некоторых особенно тяжелых пунктов. Но все труднее становилось отделываться такими обещаниями, и очень кстати для казаков вышло так, что как раз в то время, когда комиссары принуждали казаков подписывать такую «ординацию», польский король стал готовиться к войне с Москвой. Польский сейм не хотел вотировать специальных налогов для этой войны, и вся надежда была на казаков. Чтобы добиться московской короны, предложенной ему во время смуты московскими боярами, королевич Владислав пустился в московские земли с ничтожными силами, и надо было во чтобы то ни стало спасти его от катастрофы. Сагайдачный надеялся, что теперь, ввиду московской войны, преданы будут забвению все комиссарские ординации, и начал собирать войско. Под предлогом этих сборов казачество своевольничало на Украине всю зиму и весну 1618 г.; только летом Сагайдачный собрался и с 20 тыс. отборного войска двинулся под Москву, где стоял королевич Владислав. По пути казаки разоряли московские земли, захватывали крепости и города и нагнали такого страха, что чудом считалось, если какой-нибудь город устоял перед ним (такова повесть о чудесном избавлении от Сагайдачного г. Михайлова). Под Москвой Сагайдачный соединился с королевичем, очень обрадовавшимся со всем своим войском этой казачьей помощи, и сейчас же вместе с польским войском произвел ночной штурм на Москву. Но в Москве наперед знали о приступе и успели приготовиться, так что взять Москву не удалось. Однако московское правительство сделалось после этого гораздо более податливым на польские требования, и польские сеймовые комиссары, находившиеся при Владиславе и руководившие переговорами, исполняя желание сейма, чтобы эта война как можно скорее была закончена, воспользовались этой уступчивостью московской стороны и заключили мир с Москвой. Это было очень неприятно Владиславу, и Сагайдачный также настаивал на продолжении войны с Москвой, но нечего было делать, война была прервана. Неудовольствие Сагайдачного было понятно. Обеспечив себя с московской стороны, польское правительство летом 1619 г. опять выслало Жолкевского с комиссарами и войском, чтобы установить порядок в казацком войске. Снова были предъявлены требования, чтобы казаки сократили свое войско, не ходили на море, сожгли лодки и тому подобное. Все это, конечно, было черной неблагодарностью со стороны польского правительства после того, как оно заклинало казаков спасать королевича и имело их на своей службе двадцать тысяч, а теперь велело участникам последней кампании возвратиться в крепостное состояние за исключением какой-нибудь одной – двух тысяч. Но что было делать! Жолкевский требовал, угрожая в противном случае войной, а Сагайдачный до войны не хотел доводить. Войску роздано было за службу 20 тыс. червонцев, и этим оно было немного успокоено. В конце концов решено было, что казаков будет 3000 (а их десять тысяч было собрано и стояло под ружьем во время самих переговоров!). В этом смысле было подписано соглашение, комиссары разошлись. Сагайдачный отправился в Сечь - якобы жечь казацкие чайки. Казаки упрекали Сагайдачного в излишней податливости, и на Низу в конце концов выбран был другой гетман, Бородавка. Но Сагайдачный лишь выжидал, в надежде, что Польше придется рано или поздно поклониться казакам, когда явится в них нужда. А тем временем он занялся предприятием, которое наносило польским планам более сильный удар, чем все возможные казачьи своеволия. В польских кругах знали до сих пор Сагайдачного как смелого и удачливого вождя, на Украине знали о нем еще кое-что другое - его сочувствие нуждам украинской церкви и просвещения, всему тому, что тогда для Украины составляло национальную жизнь. Будучи воспитанником острожской школы - человеком, близким интересам тогдашнего просвещения и книжности, Сагайдачный поддерживал близкие отношения с церковными и учеными киевскими кругами, где тогда было много его ближайших земляков галичан, и там знали, что на Сагайдачного, на его помощь и помощь войска Запорожского можно рассчитывать во всех нуждах украинской народной жизни. Это был чрезвычайно важный момент в истории украинской жизни. Киев, на несколько столетий погрязший в неизвестности, забвении и все более и более забывавший свое прежнее культурное и национальное значение, возрождается внезапно к новой жизни. В XVI в. это была обыкновенная пограничная крепость, где стоял военный гарнизон, и под его прикрытием ютилась горсть мещанства и людей всякого звания, и только старые развалины, а среди них несколько уцелевших монастырей - прежде всего, знаменитый Печерский, затем Пустынно-Николаевский (Малый Николай) и Михайловский - напоминали о былой славе Киева. Но и в этих монастырях угасла память о прежнем их культурном значении, книжности и учености. В архимандриты и игумены попадали люди, имевшие возможность заплатить хорошее челобитье королю и великому князю и зачастую нисколько не интересовавшиеся церковными и просветительными нуждами, и огромные материальные средства этих монастырей, владевших неисчислимыми поместьями, сложившимися из пожертвований десятков поколений, расхищались или шли на сытую, пьяную жизнь монахов. Введение Унии принудило украинское общество обратить особенное внимание на те церковные позиции, какие оставались еще в православных руках: необходимо было вырвать их из влияния правительства и позаботиться о том, чтобы эти позиции были заняты людьми подходящими. Печерский монастырь был самой сильной, самой богатой и, значит, самой важной из этих позиций; общество обратило на него особенное внимание после того, как Никифор Тур с оружием в руках защитил его от нападения униатов. По смерти его в 1599 г. избран был игуменом на его место Елисей Плетеницкий, игумен Лещинского монастыря (на Белой Руси), заявивший себя во время Берестейского собора ревностным патриотом и поборником православия. Он был родом из Галиции, из-под Золочева, из мелкой шляхты; подробностей о его жизни нет почти никаких. Когда он получил печерское игуменство, то был еще не старым человеком, имел около 50 лет. Из сохранившихся документов видим, как энергично защищал он монастырские поместья от чужих посягательств; читаем жалобы на него и на прочее монастырское начальство печерских монахов, что они «неизвестно куда девают монастырские деньги»: вероятно, Плетеницкий начал понемногу урезывать расходы на сытую и пьяную жизнь монахов, обращая монастырские средства на культурные нужды. Очевидно, он понял, что здесь, под защитой казачьего войска, которое снова начало входить в силу и уже не раз оказывало помощь киевскому населению в стесненных обстоятельствах церковной и общественной жизни, можно создать новый очаг украинской культурной и национальной жизни, и принялся собирать средства для этого. На монастырские средства Плетеницкий покупает типографию, собирает в Киев людей книжных, ученых, из тех же своих галицких краев. В то время, около 1616 г. в Киеве уже находится целый ряд просвещенных и ученых людей из Галиции. Плетеницкий имел возможность размещать своих ученых земляков не только в Печерском монастыре, а также и на разных других духовных позициях Киева. Вместе с этим кружком единомышленников, пользуясь поддержкой своего земляка и единомышленника Сагайдачного, выступающего в это время во главе казачьего войска, Плетеницкий в эти годы полагает основание широкой культурной и организационной работе - как раз в момент, когда Сагайдачный взял в свои руки гетманскую «комишину», может быть, уже и не в первый раз. Одновременно с тем, как налаживалась печерская типография, основывается в Киеве братство. Богатая киевская шляхтенка отказала свою усадьбу в Киеве на Подоле, где сосредотачивалась киевская жизнь: Старый Город стоял тогда почти пустой. Она предназначала ее на просветительные цели: на основание монастыря, при нем школы «для детей шляхетских и мещанских», «гостиницы дли странников православной веры». Для осуществления этих планов было основано братство; его «упис» (устав) составлен в конце 1615 г., и в него вписалось «бесчисленно» всякого звания людей из местного духовенства (прежде всего, из кружка Плетеницкого, бывшего, несомненно, истинным вдохновителем этого дела), украинской шляхты и мещанства. Записался в это братство и гетман Сагайдачный со всем казацким войском: тем самым войско принимало под свое покровительство новое братство и его культурные начинания и приобретало право выступать всюду его защитником и представителем. Имея такого защитника, киевское украинское общество не особенно обращало внимание на настроения администрации и смело и энергично развернуло свою культурную деятельность, сразу превратившую Киев из глухой трущобы, какой он был до сих пор, в центр национальной украинской жизни. Была организована Школа по образцу львовской; о ее преподавании в грамоте патриарха Феофана говорится, что здесь учили «греко-славянскому и латино-польскому письму». Одной из первых книг, купленных для школы, была греко-славянская грамматика, изданная львовским братством; ее взял Борецкий в долг у львовских братчиков. Благодаря помощи киевских духовных кругов и шляхетства, а также опытным галицким преподавателям, новая киевская школа стала сразу прочно. Из виршей на похороны Сагайдачного, прочитанных учениками школы в 1622 г., видно, что учились в школе главным образом дети киевских мещан, киевских духовных лиц и некоторых украинских помещиков. Интенсивно работала и новая типография. До этого времени первое место на Украине по своей продуктивности занимала острожская типография: за 1580—1606 годы она издала больше книг, чем все другие украинские типографии вместе. Новая печерская типография за пятнадцать лет в 1616-30 выпустила больше книг, чем вышло до этого времени их на всей Украине, с Острогом включительно. Она располагала большими средствами и имела хороших, преданных делу руководителей. Для нужд ее была устроена бумажная фабрика, словолитня. Правда, выходили главным образом одни церковные книги, но именно в церковной области главным образом сосредотачивалась тогдашняя украинская национальная жизнь. Организационная деятельность нового братства также давала о себе знать. Во враждебных кругах сразу оценили ее: униатский митрополит Рутский (преемник Потия), перечисляя препятствия, какие встречает для своего распространения уния, главным из них считает новое киевское братство, «основанное три года тому». Он указывал правительственным кругам, что это братство основано без разрешения короля, поэтому существует незаконно и может быть закрыто. Но у правительства не поднималась рука: за братством стояли братчики с мушкетами, войско Запорожское во главе с Сагайдачным. Киевский кружок послужил первым узлом, связавшим казачество с высшими слоями украинского общества. До сих пор казаки находились в самой тесной связи только с украинским крестьянством, искавшим в казачестве освобождения от крепостного ига, и казачество в своих интересах шло навстречу этому крестьянскому течению, чрезвычайно увеличивавшему и укреплявшему казацкие силы. Другие общественные классы, хотя бы и украинские по национальности, смотрели на казачество с того времени, как оно приобрело свою социальную окраску, скорее враждебно - как на элемент разрушительный. Киевский кружок, начав свою культурную работу под защитой казачества, считал необходимым разъяснить, что казачество это не какая-нибудь накипь, не общественные подонки, а продолжатели старых военных, рыцарских традиций старой Руси. «Это ведь то же племя славного народа русского, из семени Иафетова, воевавшее с Греческой империей на Черном море и сухим путем. Это того же поколения войско, что при Олеге, русском монархе, плавало в своих моноксилах по морю и по земле, приделав к челнам колеса, и штурмовало Константинополь. Это ведь они при Владимире, святом русском монархе, разоряли Грецию, Македонию, Иллирик. Это ведь их предки вместе с Владимиром крестились, веру христианскую от константинопольской церкви принимали, и по сей день родятся в этой вере и крестятся и живут»,— поясняло киевское духовенство, когда враги обвиняли его в том, что оно при помощи и под защитой казаков восстановило православную иерархию и вообще поддерживает с казаками отношения. Когда первые шаги, предпринятые под защитой казачества, оказались удачными, киевские круги решили воспользоваться приездом на Украину иерусалимского патриарха Феофана, чтобы под покровительством Сагайдачного осуществить это важнейшее дело – возобновить православную иерархию. После смерти львовского епископа Балабана и перемышльского Копыстынского в 1610 г. на всю Украину (вместе с Белорусью) остался всего-навсего один православный епископ львовский Тисаровский, да и тог получил епископию только обманным способом: обнадежив короля, что он будет униатом, он затем не исполнил обещания. Король не исполнял своих обещаний и сеймового закона, раздавал епископии только униатам, несмотря ни на что, и можно было действительно опасаться, что с течением времени вовсе не станет православных епископов на Украине; да и теперь уже православная церковная жизнь приходила в полное разрушение, а к этому и стремились король и правительство. Услыхав, что патриарх Феофан, должен ехать из Москвы обратно, киевские обыватели пригласили его в Киев и здесь, показав основанные уже учреждения и положенные начатки культурной и просветительной работы, просили его, чтобы он восстановил им иерархию - посвятил митрополита и епископов. Общий съезд православных, созванный в Киев на престольный праздник Печерского монастыря - день Успения, выступил тоже с усиленными просьбами по этому вопросу. Патриарх долго не отваживался, «боялся короля и поляков». Тогда Сагайдачный заявил патриарху, что он берет его на свою ответственность и ручается за его безопасность. Несмотря на то, что на Запорожьи гетманом был избран Бородавка, среди казаков «на волости» правил всем Сагайдачный, и на его обещание можно было вполне положиться. Местная шляхта поддержала его уверения. Наконец патриарх согласился и в течение осени и зимы 1620 г. под большим секретом посвятил в различных местах митрополита и пять епископов - на все епархии украинские и белорусские. Затем под казачьей охраной благополучно выехал из Украины в Молдавию, не послушав поляков, приглашавших его возвращаться через Подолию, где действительно можно было его удобно задержать. Так были посвящены епископы; но возникал гораздо более сложный вопрос: как получить для них права отправлять епископские функции? Киевское общество и казацкая старшина надеялись, что польское правительство, нуждаясь в помощи казаков, должно будет сделать эту уступку православным. Польша тогда переживала очень тяжелые минуты. Из-за того, что польские своевольные банды, так называемые лисовчики, помогали императору Фердинанду против трансильванского князя, турецкого вассала, султан решил начать войну с Польшей. Казаки, бывшие под началом Бородавки, подлили масла в огонь, напав в это время на Стамбул: с неслыханной смелостью они разграбили его окрестности и навели такой страх, что приходилось палками гнать турецких матросов на галеры, отправлявшиеся против казаков. Невозможно было дать никакого отпора казакам, и они, опустошив стамбульские окрестности, отправились дальше добычничать на Черноморском побережье и делали, что хотели. Султан после этого велел турецкому войску двинуться на Польшу, и в конце лета войско это подошло к молдавским границам. Жолкевский с небольшим войском, какое у него было, пошел навстречу турецким полчищам, надеясь соединиться с молдавским войском, но молдаване, увидев малочисленное польское войско, не решились идти против турок с Жолкевским. Последний вынужден был отступить; отступление шло довольно успешно, но недалеко от Днестра турки разгромили его, сам Жолкевский был убит, а его помощник, гетман польный Конецпольский, был взят в плен; спаслись немногие. Таким образом, Польша осталась без войска и в паническом страхе ожидала нового турецкого похода на следующий год. Катастрофу, постигшую Жолкевского, объясняли тем, что он не заручился помощью казаков: казаков в этой войне было мало или вовсе не было - своевольные ходили с Бородавкой, а партию Сагайдачного Жолкевский также не постарался привлечь на свою сторону, и она занималась церковными делами, пока поляки воевали с турками. «Жолкевский погиб в Волощине, а Конецпольский взят в плен, потому что начал войну без казаков, так говорил: «не хочу я с Грицями воевать, пускай идут пахать или свиней пасти», - передает тогдашний украинский летописец современные разговоры. Ввиду этого правительство теперь всеми силами старалось привлечь казаков. Пробовало всякие средства, даже просило патриарха Феофана, чтобы он, со своей стороны, склонял к тому казаков. В киевских кругах решили, что за цену участия казаков в войне необходимо добиваться признания правительством новых владык. Но король и его советники не хотели уступить в этом. Напрасно на сейме в начале 1621 г., когда шел вопрос о приготовлениях к войне, лидер украинских депутатов Лаврентий Древинский нападал на правительство, припоминая все неправды, чинимые народу украинскому и белорусскому. «Начиная от Кракова в Короне, как умножается слава Божия с помощью этой нововыдуманной унии? Церкви по большим городам запечатаны, церковные имения опустошены, в монастырях вместо монахов запирают скот. Перейдем к великому княжеству Литовскому - здесь делается то же самое, даже в городах пограничных с Московским государством. В Могилеве и Орше запечатаны церкви, священники разогнаны. В Пинске сделано то же самое; Лещинский монастырь обращен в корчму. Вследствие этого дети остаются без крещения, тела мертвых вывозят из городов без церковных обрядов, как падаль; народ живет без браков в нечистоте; не исповедываясь, не причащаясь, умирают люди. Неужели это не обида самому Господу? Неужели не отомстит за это Бог?.. Перейдем к другим обидам и неслыханным притеснениям. Разве это не несправедливость, что делают с народом нашим украинским во Львове, не говоря уже о других городах? Кто греческого закона, не униат, тот не может жить в городе, торговать на локти и кварты, не может быть принят в цехи. Когда умрет живущий в городе, его тело нельзя пронести по городу с церковной церемонией, нельзя пройти к больному с Господними тайнами. А не притеснения ли в Вильно? Слыхано ли это когда? Когда мертвое тело хотят вывезти через замковые ворота, которыми ходят и ездят все, даже евреи и татары, то ворота запирают, так что православные должны своего покойника выносить другими воротами, которыми вывозят только навоз из города. Король будет требовать едва ли не большую половину войска от украинского народа, а как народ этот будет защищать своей грудью государство, если и впредь не будет удовлетворен в своих желаниях и просьбах? Как можем обеспечивать спокойствие от соседей, если не имеем спокойствия внутри?» - спрашивал Древинский. Но эти голоса не были услышаны. Когда Мелентий Смотрицкий, посвященный в сан епископа Полоцкого, отправился па Белоруссию и начал, с крайней осторожностью, отравлять свои епископские функции, униаты подняли крик, и король, несмотря на всю опасность момента, не замедлил прийти им на помощь: приказал арестовать Борецкого и Смотрицкого и всех новопоставленных владык. Борецкий с другими владыками, находясь под охраной казацкого войска, не очень беспокоился этими распоряжениями об аресте, но все-таки они не смели отправиться в свои епархии. А в Белоруссии всех, кто оказывал содействие Смотрицкому или обращался к нему, как к епископу, хватали, арестовали, и король собирался не больше не меньше как предать их смерти. Правда, до смертной казни не дошло, но все-таки эти люди понесли тяжелые наказания, и Смотрицкий вынужден был спасаться под защитой казаков. Ввиду этого киевские круги с Сагайдачным решили удержать казаков oт похода, пока король не удовлетворит их требований, пока не «успокоит православной веры». Казаки, послушав патриарших увещаний и всяких обещаний королевских, сейчас же, еще с зимы, начали было готовиться к походу. Зимой они ходили под Белгород, взяли его, освободили много невольников - тысячи три христиан выпустили на свободу, как говорили на Украине. Затем на волости начали собирать разные припасы -лошадей для артиллерии, порох, свинец и пр.; всякий призыв на королевскую службу был тем приятен казакам, что давал им повод собирать таким образом всякие запасли с неказацкого населения; поэтому они обыкновенно и откликались так охотно на всякий призыв короля. Борецкий с Сагайдачным решили задержать эту казацкую мобилизацию, пока король не удовлетворит их. В июне была созвана большая казацкая рада - туда королевские посланцы должны были привезти деньги казакам от короля. Туда же поехал Борецкий со множеством духовных лиц. Непосредственно после открытия рады с большим гневом и горечью стал он рассказывать казакам, какие насилия совершаются над их верой; читал письмо из Вильно о неслыханных гонениях на епископов. Затем Сагайдачный прочитал с великим почтением письмо от патриарха: сначала поцеловал его, а, прочитавши, положил его себе на голову. Казаки были растроганы, подняли крик, присягали защищать веру, не жалея жизни. Но на другой день говорил посол короля, приглашал идти на войну и передал деньги от короля - и казаков снова потянуло в поход. В конце концов решено было отправить королю посольство из Сагайдачного, Иезекииля Курцевича, игумена казацкого Терехтемировского монастыря, недавно посвященного в сан епископа Владимирского; они должны были представить королю необходимость признания новой иерархии - иначе казаки не пойдут на войну. Но казаки не устояли, когда их стали слонять к походу. В то время как Сагайдачный с Курцевичем ездили в посольстве, казаки с Бородавкой уже двинулись в Молдавию и стали опустошать край. Король отделался от посольства разными общими фразами, ничего верного не обещая, а за это время началась уже война, Сагайдачный поехал прямо на театр ее к казацкому войску. Но Бородавке это даром не прошло. Когда Сагайдачный прибыл в войско, его сторонники начали возбуждать казаков против Бородавки, упрекая его в том, что он плохо распоряжался в походе, потерял много людей в Молдавии, разославши на разъезды, не приготовил запасов и т.п. Бородавку устранили от гетманства, судили, присудили к смерти и казнили в казацкой раде под Хотином, а гетманом снова выбрали Сагайдачного. | |
| Просмотров: 1039 | Комментарии: 10 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 1 | ||
| ||
Приветствую Вас Гость
Форма входа |
|---|
Категории раздела | |
|---|---|
|
Радио |
|---|
... |
|---|
Поиск |
|---|
Календарь |
|---|
Наш опрос |
|---|
Статистика |
|---|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |