| Итак, Ермак Тимофеевич летом 1581 г. служил Грозному царю на литовской границе. Он предводительствовал донскими и московскими казаками (Письмо Стравинского). Следовательно, был хорошо известен Ивану IV232). Иначе кто же бы мог вверить ему часть донской и московской иррегулярной кавалерии. Все это делалось с ведома царя, зорко следившего за ходом событий
Н.В. Шляков. Ермак Тимофеевич летом 1581 г., стр. 9, прим. 2 стр. 10.
После этого похода казаки с Ермаком, как это обыкновенно делалось всегда, вернулись на Дон. К этому-то времени, а именно к 1582 г., нужно отнести и столкновение его с другим донским атаманом Андреем Шадрой, последствием чего было выселение с Дона, о чем мы говорили выше, 300 казаков из городка Гребни за Терек. На Волге перед этим господствовали казацкие атаманы Иван Кольцо, Богдан Барбоша, Никита Пан и др. Первые два навлекли на себя царскую опалу за нападение и ограбление на волжском перевозе близ Соснового острова ногайских послов и боярского сына Василия Перепелицына. Царь приказал переловить их и казнить, о чем послал грамоты в Казань, Астрахань и во все украинные города
Казаки ушли с Волги на Каспийское море и Яик, напали на столицу своих старых врагов ногайцев Сарайчик, разрушили ее до основания и всех людей пересекли; даже разрывали могилы и уничтожали гробы мусульман. Но судьба готовила им другой жребий. На Волгу явился с донскими казаками Ермак и увлек их на более благородный подвиг, чем мелкие ссоры и нападения на ногайские улусы, уже к тому времени жившие спокойно и признававшие протекторат Москвы.
В 1882 г. Ермак явился на р. Чусовой у богатых владельцев Приуральского края, купцов Строгоновых. С ним были и названные выше волжские атаманы: Кольцо, Барбоша, Пан, Матвей Мещеряк, Яков Михайлов и др. Строгоновская летопись, составленная, как известно, около 1600 г., поход Ермака в Сибирь приписывает инициативе купцов Строгоновых. Это так естественно. Пораженные колоссальными успехами Ермака и желая угодить Грозному царю, наложившему на них за этот поход, как увидим ниже, опалу, по наветам пермского воеводы Пелепелицына, а также желая получить от него еще больших льгот, Строгоновы приписали всю государственную заслугу Ермака только себе, своему уму, своей дальновидности и административной деятельности по устройству восточного края России.
Дела Ногайские, кн. 10, л. 258–261 – наказ Петру Федорову.
Там же, лист 140. Распросные речи татарина Байкеша.
Они не обманулись. Представив в таком виде поход Ермака царю Ивану, Строгоновы за их службу и радение были пожалованы: Семен двумя местечками Большою и Малою Солью, а Максим и Никита правом торговать во всех своих городках беспошлинно.
Другие летописи, в том числе и Саввы Есипова, сподвижника Ермака, а также и комментаторы этих летописей Фишер и Миллер положительно отвергают инициативу Строгоновых в покорении Сибири235).
По Строгоновской и Сибирской летописям поход Ермака в Сибирь был предпринят в 1581 г. Это неверно. Мы имеем под руками неопровержимый исторический документ – это грамота Ивана Грозного Строгоновым, Максиму Яковлеву и Миките Григорьеву, на Чусовую, от 16 ноября 1582 г.
В грамоте этой Грозный говорит: "Писал к нам из Перми Пелепелицын, что послали вы из острогов своих волских атаманов и казаков, Ермака с товарищи, воевати Вотяки, и Вогуличи, и Пелынския и Сибирския места, сентября в 1-й день; а в тот же день, собрався, Пелынской князь, с сибирскими людьми и с Вогуличи, приходил войною на наши пермския места, и к городу к Чердыни, к острогу приступал, и наших людей побили и многие убытки нашим людям починили. И то сделалось вашею изменою… волских атаманов к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу, а те атаманы и казаки преж того ссорили нас с нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозах побивали и ордобазарцев грабили и побивали… и им было вины свои покрыти тем, что было нашу Пермьскую землю оберегать, а они сделали с вами вместе потому-ж, как на Волге чинили и воровали; а Перми ничем не пособили, и то все сталося вашим воровством (ослушанием) и изменою… не вышлите из острогов своих в Пермь волжских казаков, атамана Ермака Тимофеева с товарищи, а учнете их держати у себя… и нам в том на вас опала своя положена большая…"
Летопись Саввы Есипова состоит из 37 глав и доведена до 1621 г., она окончена в 1636 г., когда автору было уже 80 л. Эта летопись признана всеми, даже и Карамзиным, за самую древнюю и более достоверную, хотя сам Карамзин держался более летописи Строгоновской, как более его умозрению соответствующей.
Акты, относящиеся к истории Войска Донского, собранные г. м. А.А. Лишиным, т. I, стр. 2 и 3. Изд. Об. Пр. в. Дон. Новочер. 1891 г
Следовательно, в то время, как Ермак двинулся из Строгоновских острогов за Урал, пелымский князь напал на Пермский и Чердынский край. Строгоновы не дали помощи пермскому воеводе Пелепелицину: тот немедленно донес о том царю. Царь послал ослушникам опальную грамоту, в которой, между прочим, и грозил, и просил Строгоновых помочь Перми от набега хищников, так как считался с их силой и могуществом в Приуральском крае. Все это совершилось в два-три месяца, не более, а не в течение года и трех месяцев, как думал Карамзин и другие наши историки. Донесения Грозному царю о набегах на окраины посылались немедленно и указы его приводились в исполнение скоро.
Следовательно, Ермак предпринял поход в Сибирь осенью 1582 г., а перед этим, в 1581 г., он был с донскими казаками на Днепре у Могилева, на службе у Грозного царя, в войне его с Стефаном Баторием.
Грозный царь в грамоте упрекает Строгоновых за то, что они не послали Ермака с казаками и волжских атаманов-ослушников, ссоривших его с ногайцами (Кольцо, Пана, Барбошу и др.) на помощь Пелепелицину в Пермь, чтобы защитить тот край от внезапного набега пелымцев. Видимо, Иван IV не вполне был осведомлен о положении дел у Строгоновых; притом его ввел в некоторое заблуждение и кляузник Пелепелицын, недолюбливавший казаков за нападение на него на Волге, у Соснового острова. Он не знал, что не Строгоновы распоряжались Ермаком, а Ермак ими. Ермак забрал в поход с собою не только всех своих и волжских казаков, но даже и всех людей Строгоновых, все пушки и порох, проводников и съестные припасы. Строгоновы для Ермака были лишь средством для выполнения задуманного им похода, а потому все красноречивые и поэтические измышления Строгоновской летописи о встречах Ермака, молебствиях и проводах с колокольным звоном – сплошной вымысел дьяка-летописца. Ермак, чтобы дать исход широкой казацкой натуре, гулявшей по Дону и по Волге, задумал дальний поход – покорить неведомое басурманское царство за Уралом. Средства для этого ему дали Строгоновы. Волей или неволей – для нас это все равно. Покорение Сибири было делом Ермака.
Савва Есипов, сподвижник Ермака, в своей летописи говорит так: "Избра Бог не от славных муж, не от царскаго веления воевод, а вооружи славою и ратоборством атамана Ермака, Тимофеева сына, и с ним 540 человек"
– это казаков с Дона и Волги. Всего же у Ермака было войска с строгоновскими людьми от 6 до 7 тысяч. Кто же был Ермак и его сподвижники? Строгоновская летопись, а за нею и Карамзин, называют Ермака и его сподвижников то волжскими атаманами, то донскими казаками, что в сущности одно и то же, т. к. донские казаки всегда переходили с Дона на Волгу и обратно237). То же говорит и Есиповская летопись. Кажется, ясней чего не может быть: донские атаманы, донские казаки. Что еще нужно? Мало. Карамзин, со слов летописи, добавляет еще: "Испытав (Строгоновы) бодрость, мужество и верность казаков; узнав разум, великую отвагу, решительность их главнаго вождя Ермака Тимофеевича, родом неизвестнаго, душою знаменитаго…" Как можно говорить родом неизвестнаго после всего того, что нами сказано о происхождении донских казаков, их жизни на Дону и службе русским царям?
Неужели для выяснения родословия героев казачества XVI в. необходимо указывать стан или кош, где кто родился, именовать его отца и мать, церковь или часовню, в которой этот герой крестился, и проч. Это невозможно. Казаки на Дону родились, крестились, вырастали, учились воинским упражнениям, становились в ряды борцов за свободу родины и веры, умирали геройской смертью в битвах со врагом или погибали в тяжкой неволе у басурман. Метрических книг в XVI–XVII вв. не вели и даже не имели писцовых книг своих станов и городков. Все были равны, все были герои. И если кто из них выделялся из среды товарищей своим умом и недюжинными воинскими способностями, то его выбирали атаманом кошевым, походным и вообще предводителем во время набегов и морских экспедиций. О нем лишь говорили, что он казак, донской атаман и все мы – атаманы-молодцы. И только. Все принадлежали одному войску и служили одной идее.
К таким атаманам принадлежал и Ермак, и Сусар Федоров, и Михаил или Мишка Черкашенин, которому была послана 1570 г. царская грамота для оказания содействия посланному "для своего дела" в Азов послу Ивану Новосильцеву; Микита Мамин и Молчан Яковлев, которым послана на Дон грамота 17 августа 1571 г.; Смага Чершенский (грамота 1614 г.) и др.
Подробностей о родословии этих атаманов мы не знаем, т. к. никаких родословых книг на Дону никто не вел, как не знаем мы и родословия атамана Ермака. Все они были природные донские казаки. Для нас это довольно. На Дону, Урале, Тереке и в Сибири никто никогда в течение прошедших веков не сомневался в донском происхождении покорителя царства Кучума.
В грамоте Михаила Федоровича от 24го февраля 1623 г. тюменским воеводам о назначении сподвижника Ермака Гаврилы Иванова тюменским атаманом говорится: "служил де он (Иванов)… в Сибири сорок два года, а прежде того он служил нам на Поле (на Дону) 20 лет у Ермака в станице (отряде) и с иными атаманами".
В челобитной другой сподвижник Ермака Гаврила Ильин писал царю Михаилу Феодоровичу, что до похода в Сибирь он двадцать лет служил с Ермаком в Поле и 50 лет в Сибири
Эти важные исторические документы ясно свидетельствуют, что атаман Ермак и его сподвижники были донские казаки и до похода в Сибирь служили на Поле, каковым именем в то время называлась вся степная полоса по Дону от Волги до Днепра.
Опросы первого архиепископа г. Тобольска Киприана 1621–22 гг. (спустя 37–38 лет после смерти Ермака) оставшихся в живых казаков об убитых воинах Ермака, для занесения в синодик на вечное поминовение в неделю православия, также установили, что Ермак и его сподвижники были донские казаки.
Акты Лишина, т. I, стр. 1 и 2, № 1 и 2. Стан атамана Мишки Черкашенина был расположен в Черкасских горах, где теперь Мишкин хутор Новочеркасской станицы, сохранивший до сего времени это название.
Михаил Черкашенин 1581 г. с 26 авг. отсиживался с казаками во Пскове около 20 недель и взорвал Свинузскую башню, занятую поляками. Отписка 1632 г.
Акты и грамоты, собранные в Сибирской Истории Миллером Г.Ф., вып. IV, § 94. Сказания и догадки о христианском имени Ермака Е.В. Кузнецова, Тобольск, 1891 г., стр. 30. Акты Мин. юст., Сибирский приказ, столб. № 611268. Заселение Сибири и быт первых ее насел
Имя "Ермак" так и занесено в синодик, а не как-либо иначе. Православный архиепископ занес в синодик для вечного поминовения донского казацкого атамана именем Ермак. Это означает, что другого имени у него не было, т.е. греческого, из святцев. На Дону крестили свои выборные, из казачьей среды, священники, о чем будем говорить ниже, и давали крещаемым свои казацкие имена, нисколько не справляясь со святцами, да у них их и не было. Эти имена древнеказацкие. Таковы: Сусар, Ермак и Ермачко, Молчан, Смага, Дружина, Замятня, Путила, Безсон, Дороня и многие другие.
Некоторые наши историки, в том числе Карамзин и Иловайский, полагают, что имя Ермак есть испорченное Герман, древнечешское – Гериман. Другие же, придающие большое значение позднейшим, но малодостоверным летописным сказаниям, высказывают мнение, что имя Ермак не собственное, а нарицательное, т.е. прозвище, происшедшее будто бы от названия тагана, на котором артель варит кашу. Собственное же его имя, по их мнению, было Василий… Оставим эти грубые заблуждения на ответственности их авторов. Ни в одном из волжских и донских говоров, а также в языке казанских и астраханских татар таган не назывался ермаком. На турецком языке именем Ирмак называется стремительно бьющий источник, ключ, как, напр., р. Кизил-Ирмак, в Малой Азии – Красный ключ, а в татарском языке глагол ярмак означает рассекать, разрубать, раскалывать. Но корни этих слов – ирмак и ярмак – не тюркские, а древнеарийские, от ир и ер – муж, воин. Этот же корень перенесен и в язык монгольский, в котором слово ермэк, произносимое на народном говоре как ермак, означает холостяка, чуждающегося семейной жизни, каковой образ жизни вели древние Асы, Асуры Арианы, потом геты и казаки241).
Донское казачество в XVI в. еще не составляло из себя целого войска, каким стало оно впоследствии: оно разделялось на множество отдельных общин, каждое с своим атаманом во главе. Иркутские Епархиальные Ведомости 1883 г.
Первые царские грамоты всегда писались Донским атаманом и казаком, иногда с подразделением: старыми новым или – которые ныне на Дону и которые зимуют близ Азова… Высшая власть в каждой общине принадлежала кругу, в котором каждый казак имел равные права с другими. В мирное время атаманы не пользовались какими-либо особыми правами, в военное же являлись предводителями с неограниченной властью. Исполнители решений круга или приказаний атамана во время походов назывались есаулами, у запорожцев – асаулами, в южных рязанских казачьих городских ясаулами242).
Из предыдущей главы мы знаем, что на Поле в половине XVI в. двинулись казаки запорожские, азовские, киевские черкасы, севрюки и со всех украин, и таким образом на Дону как бы получился разнородный элемент казачества, прошедший в течение предыдущих веков каждый свою историческую судьбу, но имеющий один общий корень от предков – народа Ас. Ввиду этого типы казаков на первый взгляд кажутся довольно разнообразны, но при тщательном наблюдении, несмотря на это разнообразие, исследователь найдет в них нечто и общее, выделяющее их из среды других народностей. Но это уже работа последующих веков – общинная жизнь, совместные походы, служение одной идее и проч. В XVI же веке разнообразие это сказывалось резче. И вот поэтому-то нам теперь предстоит решить один довольно интересный вопрос: из какого же элемента казачества вышел Ермак?
Летописцы нам говорят, что Ермак был роста среднего, широк в плечах, сложения крепкого, волосы на голове имел черные, кудреватые, бороду черную, глаза весьма быстрые, лицо широкое и пригожее, нос, судя по древнему портрету, хранящемуся в соборе г. Тобольска, с горбинкой; хорошо сносил стужу и жар, голод и жажду, бессонные ночи, тяжелую работу и проч. Он имел бодрый и затейливый (изобретательный) дух, который не давал ему долго сидеть праздно; хитер на вымыслы и быстро приводил их в исполнение; храбр до дерзости и милосерд к побежденным. Есаул, асаул и ясаул, что правильно во всех трех случаях, от Ясу – закон Чингисхана. Следовательно, ясаул – исполнитель Ясу. Ясу составили не дикие татары, а арийцы Бактрианы, бывшие чиновниками у татар. Ясу – от Ас, военное сословие в древней Ариане, в переносном смысле означающее: повелевать, приказывать.
Считая себя борцом за православную веру, как и все казаки того времени, был всегда набожен, строг в соблюдении постов и обрядов веры. Строго наблюдая за нравственностью казаков и требуя от них целомудрия, Ермак перед каждой битвой или после победы всегда приказывал бывшим в его войске трем священникам и одному иеромонаху служить обедни и петь благодарственные молебны. Перед битвами его любимые слова были: "Когда Бог нам поможет, то одолеем врага".
Все перечисленные выше нравственные и физические качества, образ деятельности и религиозные воззрения довольно ясно характеризуют личность Ермака, этого, по выражению Карамзина, российского Пизарро, грозного для диких народов, но менее ужасного для человечества. По этой характеристике Ермака нельзя причислить ни к запорожцам, ни к новгородцам – вятчанам, т. к. те и другие не особенно-то строго держались уставов и обрядностей православной церкви; причем последние, как в древнем Новгороде, так и Вятке и даже на Дону (о чем будем говорить в следующей главе), всегда старались обособиться в церковном отношении от московской митрополии, не признавали строгих греческих церковных уставов и таинства брака, смешивали языческие обряды с христианскими, венчались и разводились в казачьем кругу, меняли по добровольному соглашению жен и проч. Не мог быть Ермак и казаком рязанским или мещерским, ибо те и другие, как приписанные к пограничным московским городкам и служившие долгое время московским царям, в нравах и обычаях во многом походили на великороссов; кроме того, родословие выдающихся личностей из этого казачества могло быть легко восстановлено, между тем как об Ермаке все древние летописи, признанные за достоверные, а также и Карамзин говорят, что он был рода неизвестного, донской казак, как и его сподвижники. По всем перечисленным нравственным качествам Ермак был казак азовский. Для русских летописцев народ этот, живший долгое время под влиянием греков, а потом под властью турок, считался загадкой. Кто же мог вести родословие героев, вышедших из этого народа? Для летописцев азовский казак Ермак был рода неизвестного.
Только эта исключительная среда могла выдвинуть такую высоконравственную и религиозную личность; среда, строго соблюдавшая церковный византийский устав и преклонявшаяся пред его требованиями, даже и в походной жизни.
Рассматривая приведенные выше физические качества Ермака, нельзя не прийти к тому же заключению. Азовские казаки, как потерпевшие в силу своих исторических судеб метисацию с южными народами, были большею частью брюнеты, с вьющимися волосами, среднего роста, крепкого сложения, подвижны, храбры и предприимчивы.
Тип этот и теперь резко выражается в среде казачества низовых и средних станиц. Выше по Дону он почти отсутствует.
Характерные признаки этого типа: средний рост, высокие ноги при коротком туловище; волосы на голове и бороде черные, волнистые, иногда курчавые; довольно часто при черных волосах на голове, усы и борода с красниной, нос тонкий, с горбинкой. Лицо продолговатое, с правильным овалом; иногда при узком подобранном подбородке у скул широкое.
Глаза черные, переходящие в карие и желтые; взор строгий, пронзительный, голова средняя, круглая, с широким, иногда выпуклым тюркским лбом. Казаки этого типа составляют лихую кавалерию, известную своею подвижностью всему миру.
Сподвижник Ермака по литовско-польской войне в 1581 году донской атаман Василий Янов был известен в Москве еще в смутное время, при Дмитрии I и Василии Шуйском. В 1611 г. в октябре месяце он был послан боярами вместе с Михаилом Салтыковым к Сигизмунду III просить на московское царство польского королевича Владислава, которому как он, так и все боярство присягнули и принудили к тому большую часть народа.
Верный своему слову и присяге и видя колебание и двоедушие бояр. Янов остался в Польше на службе у Владислава243).
Из других донских атаманов смутного времени, кроме Заруцкого, известны: Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов, Марко Козлов и др.
Во время битвы нижегородского ополчения с поляками под Москвой атаман Козлов упрекал воеводу Трубецкого, стоявшего в бездействии: "Для чего не помогаешь погибающим (ополчению)? Из вашей (воеводской) вражды только пагуба творится и государству, и ратным!" Казаки добровольно бросились в битву и помогли ополчению одолеть Ходкевича.
Атаман Филат Межаков, участвуя с другими атаманами на "Соборе всей Русской Земли", в котором главную силу составляли дворяне и казаки, первый подал голос за избрание на царство Михаила Феодоровича, "и все на совете стали согласны и единодушны", говорит хронограф кн. Оболенского, хранящийся в биб. Моск. Арх. Мин. Ин. Дел, № 101–128, несмотря на то, что кандидатов в цари было много. Такую решающую силу имели казаки в смутное время.
Вообще вольные казаки в то время участвовали в самых значительных военных событиях, имели свою военную Организацию и признанных военных руководителей. Известно, что не менее двух с половиной тысяч казаков в 1552 году штурмовали стены Казани вместе с царским войском. Во время похода на Астрахань казацкий атаман Федор Павлов со своими людьми оборонял важные в стратегическом отношении перевозы через Волгу. В 1563 году в штурме Полоцка участвовало шесть тысяч служилых и вольных казаков. Немало их сражалось и с крымцами
в 1572 году, когда хан Девлет-Гирей пошел на Москву известно и имя их предводителя — атаман Миша Черкашенин. В составе гарнизона Пскова, отразившего в 1581 году многочисленные приступы короля Стефана Батория, было пятьсот казаков.
Тыловой базой похода являлись владения купцов и промышленников Строгановых в Приуралье, получивших от царя жалованную грамоту на «камские изобильные места». Строгановы имели разрешение набирать на военную службу «охочих людей», строить укрепленные городки. В казацких отрядах Строгановы нашли готовую военную организацию, способную защитить Приуралье от набегов из Сибири. Когда началась Ливонская война и главные силы государства были отвлечены на запад, на отряды «охочих людей» легла основная тяжесть обороны восточной границы. Самым опасным противником был Кучум — правитель Сибирского ханства, которое подчинило себе коренные народности Западной Сибири: вогулов и остяков. Именно против него и организовывалась экспедиция Ермака.
Поход тщательно подготовили. Первоначально казаков насчитывалось пятьсот сорок, затем их численность увеличилась до тысячи шестисот пятидесяти человек. Построены были большие лодки — струги, каждая из которых вмещала до двадцати воинов с запасами оружия и продовольствия. Судя по численности войска, стругов было около сотни.
Какие силы мог противопоставить Ермаку хан Кучум?
По данным тогдашнего Посольского приказа. Кучум мог вывести в «поле» десять тысяч воинов, в основном конных. Мог он привлечь и отряды подвластных ему вогульских и остяцких «князей». Возможна была помощь ногаев, с которыми сибирский хан поддерживал дружеские
отношения. Кроме того, Кучум постоянно пользовался поддержкой бухарского хана — из Бухары приходили к нему отряды воинов. Например, незадолго до похода Ермака в Сибирь из Бухары прибыли сто всадников во главе с Шербети-шейхом. Численное превосходство Кучума, таким образом, было подавляющим; на каждого казака приходилось по десятку и даже больше ханских воинов.
Историки обычно объясняли блестящие победы Ермака превосходством в вооружении, прежде всего — в огнестрельном оружии, которого татары будто бы не знали, и которое приводило их в ужас. На самом деле, это не совсем верно. С огнестрельным оружием сибирские татары были знакомы, хотя и не имели его в достаточном количестве. Известно, например, что на стенах столицы Кучума стояли две пушки.
Конечно, рать Ермака имела хорошее по тем временам оружие. По словам летописца, ее снабдили «оружием огненым пушечки и скорострельными пищалями семипядными и запасы многими». Пушки были только легкие (тяжелый «наряд» невозможно перетащить через каменный волок), и было их немного, всего несколько штук. Зато имелось триста пищалей, дробовые ружья и даже испанские аркебузы. В целом же ручным огнестрельным оружием вооружили не более одной трети войска, остальные имели луки со стрелами, сабли, копья, топоры, кинжалы, какое-то количество самострелов. Пушки стреляли на двести — триста метров, пищали — на сто метров, причем скорострельность была незначительной: чтобы зарядить пищали, требовалось две-три минуты, то есть по приближавшейся татарской коннице казаки могли выстрелить только один раз, а затем принимали рукопашный бой. Так что решающего преимущества Ермаку огнестрельное оружие не давало.
Что же обеспечило успех похода?
Во-первых, умелое руководство и четкая организация войска. Сам Ермак обладал большим военным опытом. Признанными воеводами считались и его ближайшие соратники Иван Кольцо и Иван Гроза. Дружина разделялась на пять полков во главе с выборными есаулами. Полки делились на сотни, сотни — на полусотни и десятки со своими сотниками, пятидесятниками, десятниками. В войске были выделены полковые писари, трубачи,
литаврщики и барабанщики, подававшие сигналы во время сражений. В течение всего похода соблюдалась строжайшая дисциплина. За мелкие проступки воинов наказывали «жгутами», за измену или дезертирство — смертью: «тому по донски указ: насыпав песку в пазуху и посадя в мешок, в воду!» Казаки были искусными, мужественными бойцами, привычными к дальним и трудным походам. Постоянные военные опасности воспитывали дух товарищества, взаимовыручки, уверенности в своих силах. С таким войском можно было добиться многого...
Во-вторых, успехам Ермака способствовала умело выбранная тактика — быстрые маневры «судовой рати», недоступной для татарской конницы, внезапные удары, сочетание «огненного» и рукопашного боя, использование легких полевых укреплений.
В-третьих, Ермак выбрал для похода наиболее выгодное время, когда силы Кучума оказались раздробленными. Как раз накануне похода Ермака хан послал своего старшего сына и наследника Алея с лучшими отрядами на Пермский край.
Наконец, тыл хана Кучума был непрочным. Вогульские и остяцкие «князья», данники хана, только по принуждению присоединились к его войску, на их верность нельзя было рассчитывать, а местные жители, рыболовы и охотники, вообще не хотели воевать с русскими...
1 сентября 1581 года дружина Ермака выступила в поход. Маршрут похода довольно точно прослеживается историками. Сначала он плыл по реке Каме, потом — вверх по реке Чусовой. Сильное встречное течение очень замедляло движение стругов, река изобиловала подводными камнями и мелями, по временам суда приходилось тащить бечевой. Затем по речке Серебрянке «судовая рать» поднялась к Тагильским перевалам, где было удобнее перебраться через «Камень». Казаки рубили просеки в лесах, тащили струги на руках. Некоторые тяжелые суда пришлось бросить.
На перевале казаки построили земляное укрепление — Кокуй-городок, где зимовали до весны, а весной «легкие струги таскали на Тагил реку», уже по другую сторону Уральских гор. Эта зимовка не была временем простого отдыха. Ермак «воеваша всю зиму», «плениша многих вогулич улусы, овии же добровольно по-
коришася». Ермак, таким образом, создавал тыловую базу похода уже на восточной стороне Уральских гор, вел разведку, привлекал на свою сторону местное население.
По реке Тагил «судовая рать» спустилась в реку Туру, где начинались земли Сибирского ханства. Здесь произошли первые столкновения с сибирскими татарами. Местный мурза Епанча пытался оказать сопротивление, но был разбит, казаки заняли Епанчин-городок (Туринск), затем старую столицу Тюменского «царства» — Чинги-Туру (Тюмень). Путь пролегал теперь по вражеской территории, и приходилось соблюдать осторожность. По словам сибирского летописца, Ермак шел «вниз по Туре со всяким искусом неспешно». Впереди главных сил на легких стругах пробирались разведчики, тщательно опрашивалось местное население — здесь еще сохранились юрты вогулов. В результате сибирским татарам ни разу не удалось напасть на судовой караван Ермака неожиданно, хотя конные разъезды на берегах появлялись часто: хан
Кучум тоже следил за продвижением противника. Опасность теперь непосредственно угрожала столице Сибирского ханства — городу Искеру. Русское войско медленно, но неотвратимо приближалось...
Хан Кучум лихорадочно собирал воинов, требуя от мурз и князей, чтобы они пришли к столице со своими отрядами. «Собрашася к нему мнози татаровя и со князи своими и мурзы и улановы и остяки и вогуличи и прочий языци, иже под его властию вси живущий». Сведения летописца о том, что воины Кучума собрались в «великом множестве», можно поставить под сомнение. Воинов у мурз было не так уж много. Например, в улусе Чунгулы-мурзы оказалось всего сорок человек, у Чин-мурзы — тридцать восемь, у Евлу-бая — только одиннадцать! Видимо, небольшими были и отряды других мурз. Но все же определенное численное превосходство над казаками Ермака сибирский хан мог создать. Сдаваться без боя он не собирался.
Укреплялась столица ханства — город Искер. По словам летописца, хан Кучум «повеле себе учинити засеку подле реку Иртиш под Чювашием, и засыпати землею и многими крепостьми утвердиша». Укреплены были и близлежащие городки Атик и Карачин.
Первую серьезную попытку задержать русское войско хан Кучум предпринял близ устья Туры. Сюда пришли главные силы сибирского войска во главе с племянником хана — Маметкулом, у которого, по летописным данным (видимо, преувеличенным), было до десяти тысяч всадников. Шесть сибирских мурз со своими отрядами, заняв устье Туры, пытались остановить «судовую рать» обстрелом с берегов, но казаки, отстреливаясь из пищалей, быстро миновали засаду и вошли в реку Тобол.
Но и дальше, вниз по Тоболу, плыть пришлось под непрерывным обстрелом: татарская конница, вооруженная дальнобойными луками, неотступно следовала по берегу за стругами. Для защиты от стрел воины Ермака сплели из таловых прутьев большие щиты. Это уменьшило, но не обезопасило казаков полностью — необходимо было отогнать татарскую конницу от берега. Вылазки со стругов воины Ермака предпринимали неоднократно, но самый крупный бой произошел у Бабасановых юрт, где казаки высадились на берег и соорудили остроги из бревен и жердей. Маметкул попытался атаковать русские укрепления «со множеством вой своих» с целью
сбросить казаков в реку. Но воины Ермака «того нимало устрашишася, из острогов своих скоро исходят», чтобы встретить конницу Маметкула в поле. Сибирский летописец хорошо подметил особенности тактики противников. Конница Маметкула пыталась добыть победу «копейным поражением и острыми стрелами», а казаки Ермака «начаша стреляти ис пищалей своих и из пушечек скорострельных и ис дробовых и из затинных». Татары отхлынули, но тотчас же предприняли новую атаку. Видимо, казаки не успели перезарядить пищали, и начался упорный рукопашный бой: «брань жестока», «падение от обеид сторон многое множество». Татары не выдержали «прямого» рукопашного боя и «вдашеся бегству».
В этом бою хорошо прослеживаются особенности тактики Ермака. Его полки начинали бой залпами из пушек и пищалей, которые устрашали врага и наносили ему большой урон. Затем навязывали противнику рукопашный бой в пехотном строю. Такого «прямого боя» татарские всадники не любили, глубокий пехотный строй оказался непреодолимым для их яростных, но беспорядочных атак. На узких прибрежных участках конница не имела возможности маневрировать, наносить быстрые фланговые и тыловые удары, а порой татарам вообще приходилось спешиваться, в результате чего они теряли свои основные козыри: пешими степняки сражаться не привыкли.
Ермак сделал правильные выводы из первых вылазок. Учитывая недостаточную скорострельность тогдашних пищалей, в последующих боях, по словам летописца: «Ермак товарищем своим козаком повеле стрелять половине, а другой стояти до исправы», чем обеспечивалась непрерывность огня.
Еще одно препятствие ожидало «судовую рать» недалеко от Иртыша, у Карсульского (Караульного) Яра, где река Тобол сжималась обрывистыми берегами. Здесь Маметкул приказал перегородить реку засекой из связанных цепями деревьев («оградиша чрез цепми железными»). Засека обстреливалась с высоких берегов татарскими лучниками. Высадиться у засеки на берег было невозможно — прямо в воду обрывались кручи. Ермаку пришлось отступить.
Три дня в укромном месте Ермак готовился к сражению. Атаковать было решено ночью. Струги, на которых
оставалось всего двести казаков, должны были плыть в темноте к засеке и стрелять из пищалей, привлекая внимание всего татарского войска. Чтобы татары не догадались о военной хитрости, на свободные места в стругах посадили чучела. А главные силы незаметно высадились на берег выше засеки, намереваясь с тыла обойти Маметкула...
Все получилось так, как задумали Ермак и его воеводы. Струги двинулись к засеке, открыли пальбу из пушек и пищалей. Татарские стрелки толпами собирались на высоком берегу Тобола, метали стрелы. А тем временем остальные полки Ермака обошли их по берегу и неожиданно напали. Прогрохотали залпы из пищалей, с обнаженными саблями казаки ринулись в сечу. Воинство Маметкула в панике разбежалось. «Казаки ж одолеша и цепи разломиша»,— повествует летописец. Последняя преграда на пути к столице Сибирского ханства пала.
Неожиданным ударом Ермак взял Карачин, укрепленный городок всего в шестидесяти километрах от Искера. Отбить город попытался сам Кучум, но ему пришлось отступить и вернуться в столицу, причем, по словам летописца, «от Ермаковы дружины мало убьено бысть». Карачин стал плацдармом для дальнейшего наступления на столицу Сибирского ханства. Показательно, что после неудачного его штурма хан Кучум перешел к оборонительной тактике, «бояшеся» казаков. Затем воины Ермака захватили другой укрепленный городок, прикрывавший сибирскую столицу, — Атик. Сражение, которому предстояло решить судьбу Сибирского ханства, приближалось. Силы Кучума были еще весьма значительными, город хорошо укреплен, и перед штурмом Искера, как сообщает летописец, казаки собрались на свой традиционный «круг», чтобы решить, что делать дальше: «Отойти ли нам места сего, или стояти единодушно?» Нашлись и противники штурма, которые ссылались на «великое множество» воинов Кучума, но атаман Ермак сумел убедить сомневающихся: «Не от многих бо вои победа бывает!»
Силы, собранные ханом Кучумом за укреплениями на Чувашском мысу, были действительно большими. Кроме конницы Маметкула здесь находилось пешее ополчение из всех подвластных хану «улусов». Кроме того, воины
его сидели за сильными укреплениями: «Крепок бе Чювашский град окопами».
Первый приступ казаков не удался. Штурм повторился, и снова за окопы прорваться не удалось.
Именно после этого Маметкул, оборонявший Чувашский мыс, и совершил крупную военную ошибку. Ободренный неудачами русских приступов и малочисленностью дружины Ермака, он решился на большую вылазку (сам Кучум участия в сражении не принимал, он расположился со свитой поодаль, на горе). Татары сами разобрали в трех местах засеки и вывели свою конницу в поле. «Разломиша засеку в трех местех, изыдоша вси на выласку»,— рассказывает сибирский летописец.
Со всех сторон устремилась татарская конница на небольшую рать Ермака.
Советский военный историк Е.А. Разин считает, что именно в этом сражении Ермаком был впервые применен строй пехотного каре, непреодолимого для атак легкой кавалерии. Блестящие примеры такого строя продемонстрировали позднее выдающиеся русские полководцы П.А. Румянцев и А.В. Суворов в сражениях с крымско-турецкой конницей.
Казаки заняли круговую оборону, встали плотными рядами. Стрельба из пищалей велась непрерывно: пищальники укрывались внутри каре, перезаряжали оружие и снова выходили в первые ряды, чтобы встретить залпом атакующую конницу. Если татарские всадники успевали приблизиться к каре, их встречали сабли, копья, бердыши казаков. Дело доходило до рукопашных схваток. «И бысть сеча зла, за руки емлюще сечахуся». Татары несли огромные потери, но прорвать плотный строй казаков так и не сумели. В бою был ранен предводитель татарской конницы Маметкул. Воины Ермака сполна показали «храбрость свою и жесточь перед нечестивыми».
Неудача в полевом сражении у Чувашского мыса оказалась гибельной для хана Кучума. Насильно собранное ханское войско начало разбегаться. Вогульские и остяцкие отряды, составлявшие немалую часть его, «убегоша во своя жилища». Отборная ханская конница погибла в бесплодных атаках.
Ночью хан Кучум покинул свою столицу, и 26 октября 1582 года Ермак с дружиной «внидоша во град в Сибирь»,
где нашел «богатства множество и хлеба». Последнее было особенно важно: шел к концу октябрь, казакам пред стояла трудная зимовка в Сибирском «царстве». Хан Кучум бежал в Барабинскую степь, но еще не прекратил сопротивление. Где-то неподалеку от Искера продолжал рыскать со своими быстрыми всадниками и «царевич» Маметкул.
В этих сложных условиях Ермак проявил себя не только дальновидным военачальником, но и дипломатом, политическим деятелем. Удержаться в крепости, удаленной от России на тысячи километров, можно было только при поддержке местного населения, и Ермак сразу же постарался установить дружеские связи с вогульскими и остяцкими «князьями». Ненависть жителей Западной Сибири к хану Кучуму способствовала этому. Известно, что уже на четвертый день после бегства Кучума местный князек Бояр привез казакам рыбу и другие припасы. В столицу бывшего Сибирского ханства начали возвращаться татарские семьи, которым Ермак разрешил жить, «яко же жиша при Кучюме». Даже среди ближайшего окружения Кучума начался разброд. Хана покинул его главный сановник — Карача, который откочевал со своим родом в верховья Иртыша. Мир и союз Ермаку предложил князь Алачей, владения которого были на Оби. Князья Ишбердей и Суклем, жившие за неприступными Яскалбинскими болотами, добровольно признали власть Ермака и сами привезли ясак.
Ишбердей даже помог привести к покорности других местных князьков и «пути многи сказа», и «на немирных (враждебных русским «князей») казакам вожь (проводник) изрядной был и верен велми».
Отголоски этих событий сохранились в древнем фольклоре хантов. Ни о какой войне с Ермаком сказители народных преданий даже не упоминали. Наоборот, речь шла о мирных отношениях. Вот два отрывка из записей фольклора хантов: «Остяки с Ермаком не воевали. Когда Ермак пришел, то наш вождь встретился с ним, встали напротив друг друга и поменялись, передавая из рук в руки лук и ружье: тот нашему ружье, а наш — лук...» «Когда Ермак (и его люди) пришли в Айполово, решили не трогать остяков, а дать им решить: покориться или воевать. В Айполово семь шаманов собрались и сказали своему нарбду: «Дайте нам семь дней подумать!»
Посовещались с богом и решили подчиниться и платить дань...»
Но представлять себе первую зимовку Ермака в завоеванном Искере, как мирную идиллию, конечно, нельзя. В Барабинской степи продолжал кочевать со своими ордами несмирившийся враг — Кучум. В окрестностях Искера рыскали быстрые конные отряды «царевича» Маметкула, нанося коварные и неожиданные удары, стараясь помешать казакам ловить рыбу, охотиться, сноситься с местными вогульскими и остяцкими «князьями». Татары превосходно знали местность, появлялись внезапно, бороться с ними было очень трудно. Начиналась новая фаза войны — стремительные рейды мелких отрядов, погони и засады, постоянная настороженность, тайные тропы лазутчиков.
Прославленный атаман Ермак сумел выиграть и такую войну...
Впрочем, быстротечные схватки порой перерастали в упорные, кровопролитные бои. В начале декабря 1582 года татарский отряд неожиданно напал на казаков, которые ловили рыбу на озере Абалак, и перебил многих из них. Ермак со своей дружиной поспешил на выручку, но не¬ожиданно встретился под Абалаком с многочисленным войском «царевича» Маметкула. «Царевич», по словам летописца, пришел «со многими людми». и случилась «брань велия на мног час». Воины Ермака одержали победу, но потери оказались значительными. В синодике погибшим казакам записано: «Тое же зимы бысть бой с нечестивыми под Обалаком декабря в 5 день, и на том деле убиеным Сергею, Ивану, Андрею, Тимофею и с их дружиною вечная память...» В синодике поименованы только казацкие атаманы, сколько пало рядовых воинов можно только гадать. Но, вероятно, убитых оказалось много, да и старейшины поименованы в синодике не все. По другим источникам, к этому списку можно добавить имена Богдана Брязги, Окула, Ивана, Карчиги. По косвенным данным, каждый пятый казак, убитый за все время сибирского похода, пал именно под Абалаком.
Казаки выстояли перед неистовым натиском и «царевича Маметкула розбиша». Позднее посольские дьяки писали о сражении под Абалаком как о крупном военном успехе: после того как «сибирский царь Кучум убежал в поле... племянник Кучумов Маметкул-царевич, собрався
с людми, приходил в Сибирь на государевы люди, и государевы люди тех всех людей, которые были с ним, — болше десяти тысяч — побили...»
Возможно, численность татарского войска здесь преувеличена, но то, что поход Маметкула был серьезным военным мероприятием, преследующим далеко идущие цели, — несомненно. Абалак находился всего в пятнадцати километрах от Искера, на. прямой дороге к столице, и в случае успеха Маметкул мог полиостью изгнать русских из Западной Сибири. Разгром и поспешное отступление воинства Маметкула сразу изменило обстановку: широкое наступление на Ермака было сорвано. Советский историк Р.Г. Скрынников даже считает, что не взятие столицы Сибирского ханства, а именно победа под Абалаком определила успех экспедиции Ермака.
К сожалению, подробности этого большого сражения неизвестны...
Разгром большого татарского войска Ермак использовал для того, чтобы поставить под свою власть соседние земли. Он разослал в разные стороны казацкие отряды, которые «воеваше по Иртишу и по великой Оби их нечестивые улусы и городки, татарские и остяцкие, до Назима воеваше, и Назим городок остяцкий взяша со князком их и со многими их остяками поплениша и в плен поимаша». Русские потери в этих походах оказались минимальными. Автор одного из кунгурских сказов отмечает: «Вой убитых нет, а раненых кажной бой многащи». Впрочем, это можно объяснить и немногочисленностью казацких отрядов. Например, к Назиму атаман послал всего пятьдесят казаков.
Небольшим был и отряд, разбивший остатки орды Маметкула и взявший в плен самого «царевича». Успеху этой операции способствовали распри, царившие в окружении хана Кучума. «Ближний ясашный мурза» хана — Сенбахта Тагин — «по недружбе» к Маметкулу сам сообщил казакам, что тот кочует по реке Вагай, в ста километрах от Искера. Было это 20 февраля 1583 года. Ермак немедленно послал против своего злейшего врага немногим больше полусотни казаков, но «умных и искусных ратному делу». Ночью казаки напали на татарский стан, перебили стражу и «царевича жива в шатре взяша». Напомню, что случилось это в разгар зимы, когда реки замерзли и казацкие струги не могли быстро перевозить
войско. Для быстроты походов Ермак поставил воинов на лыжи, использовал оленьи нарты, что было невозможно без помощи местного населения. Часть своей дружины Ермак посадил на коней, которых было много захвачено у татар. Стремительные рейды небольших казацких отрядов, тщательная разведка, помощь местного населения — вот что определяло тактику Ермака в зимней кампании.
Это была настоящая «казацкая война», к которой дружина Ермака привыкла еще в Диком Поле, когда находилась в окружении враждебных кочевых орд. Опыт бесконечных «малых войн» на южной «украине» помог казакам приспособиться и к своеобразным условиям Западной Сибири.
Летом 1583 года казацкая «судовая рать» двинулась по Иртышу, подчиняя местных князьков и собирая ясак «з боем и без боя». Выйдя на реку Обь, казаки «видеша много пустово места и жилья мало», и после трехдневного плавания по великой реке повернули обратно.
Но казаков становилось все меньше, и Ермак решил просить подмоги у царя Ивана Грозного. Тем же летом из Искера в Москву им была отправлена первая станица из двадцати пяти казаков с атаманом Черкасом Александровым во главе. На двух стругах повезли собранный ясак — пушнину.
Станица повторила путь «судовой рати» до устья Иртыша и поплыла дальше, вниз по реке Оби. Летописец таким образом прочертил маршрут: «поплыша по Иртышу реке вниз и по великой Оби вниз же и черес Камень прошли Собью же рекою в Пустоозеро».
Кроме ясака Черкас Александров повез в Москву донесение Ермака о «сибирском взятии». По летописной версии, «писали Ермак с товарыщи благочестивому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии самодержцу, что царство Сибирское взяша и многих живущих тут иноязычных людей под его государеву царскую высокую руку подвели, татар и остяков и вагулич привели к шерти по их верам на том. что им быть под его царскую высокую рукою до веку, покамест стояти, а ясак, им государю давати по вся годы, а на русских людей зла никакого не мыслить».
Царь Иван Грозный сразу оценил важность «сибирского взятия», посольство было встречено милостиво, тут
же принято решение о подготовке зимнего похода на помощь Ермаку. Однако зимой Уральские горы были неприступны для конной рати, и к Строгановым была послана грамота об отсрочке похода: «Ныне нас слух дошел, что в Сибирь зимним путем на конех пройти не мочно».
Здесь мы должны обратиться к известной легенде о том, что Ермак был пожалован шубой с царского плеча и двумя панцирями. Р.Г. Скрынников довольно убедительно доказывает, что такого «пожалования» не было, казаки получили награды за «сибирское взятие» деньгами и сукном, а атаманы — золотыми. Когда тобольским властям в следующем столетии было велено найти «ермаковы панцири», их обнаружить не удалось. Один из панцирей, который приписывали Ермаку, на самом деле принадлежал известному воеводе князю П. И. Шуйскому.
Значительных подкреплений в Сибирь послать не удалось, так как снова обострилась обстановка на южной границе России. Воевода князь Семен Волховской повел к Ермаку отряд, насчитывающий всего триста стрельцов. Сохранилась «разрядная запись» о составе рати Волховского: с ним послали «голов Ивана Киреева да Ивана Васильевича Глухова, а с ними казанских и свияжских стрельцов сто человек, да пермич и вятчан сто ж человек и иных ратных людей 100 человек». Царским повелением Строгановым было приказано подготовить пятнадцать стругов, «которые б струги подняли по 20-ти человек с запасом».
В 1584 году отряд Волховского прибыл в Искер. Казаки встретили его с радостью, даже одарили «мягкой рухлядью», то есть мехами. Но радость была недолгой. Подкрепление оказалось слишком незначительным. К тому же стрельцы почти не привезли с собой продовольствия, а казаки сумели заготовить для зимовки ровно столько припасов, сколько потребуется им самим.
Зимовал Ермак не в Искере, где было мало домов, а на просторном острове Карачине, неподалеку от сибирской столицы. Зима оказалась особенно суровой: сорокаградусные морозы, ледяные ветры, большие снега. Охота стала почти невозможной. На Карачине начался голод, который и погубил стрелецкий отряд. Летописец с горечью писал: «Которые люди присланы были с воеводою со князем
300
Семеном Волховский и с головами казанские да свияжские стрельцы да пермичи и вятчаня, а запасу у них не было никакого, и те все присыльные люди померли в старой Сибири з голоду». Умер и сам воевода. «Государевы служилые люди» оказались менее приспособленными к суровым испытаниям, ненадежней снаряжены, чем вечные ратные странники — казаки. Однако и казаки понесли тяжелые потери: у Ермака осталось всего около двухсот боеспособных воинов...
Больше помощь не приходила, хотя в Москве побывало и второе посольство Ермака, которое повезло к царю знатного пленника — «царевича» Маметкула. Его сопровождал помощник умершего воеводы Волховского — Иван Киреев, стрелецкий голова.
А обстановка становилась все сложнее. После пленения своего соперника Маметкула Карача помирился с ханом Кучумом. Ермак не знал об этом и, согласившись помочь Караче в войне с Казахской Ордой, послал к нему атамана Ивана Кольцо, «а с ним 40 человек товарищества». Все казаки были вероломно убиты татарами. Кроме этого, участились нападения на казацкие разъезды, добывавшие в отдаленных селениях продовольствие и ясак.
Весной 1584 года Карача со значительными силами окружил Искер, перерезав все дороги. Приступать к городу он не решился, памятуя о многих поражениях сибирского воинства, о страшном «огненном бое» и ратном искусстве казаков. Однако город был обложен плотно, татарские разъезды кружились вокруг него, вне досягаемости пушечного огня со стен. А сам Карача остановился, казалось, в полной безопасности на Саусканском мысе, в трех верстах от города. В стане были и его сыновья, слуги, отборные телохранители. Он надеялся погубить русских осадой и голодом.
Однако Ермак всегда находил выход, предпочитая решительные и неожиданные действия. Темной июньской ночью несколько десятков казаков во главе с атаманом Матвеем Мещеряком незаметно вышли из города, прокрались мимо татарских разъездов и внезапно напали на стан Карачи. «Изыдоша из града тайно и напаша на них нощию», — пояснял летописец. Мгновенно была перебита сонная стража, полегли под русскими саблями два
сына Карачи, а сам «Карача с треми человеки за озеро убежал».
Всполошились все татарские станы. Воины, бросив осаду Искера, стягивались к Саусканскому мысу. Утром татары начали штурм. Казаки отстреливались. К полудню Карача увел свое воинство. Осада Искера была снята, но опасность продолжала существовать, так как Карача договорился о совместных действиях с ханом Кучумом. Из Барабинской степи потянулись на север конные отряды кучумовых татар. И Ермак отправился в свой последний поход...
Движение на юг, следом за отступившим Карачей, может показаться безрассудным, но это было не так. Ермак старался закрепить военный успех под Искером, нанести Караче еще один ощутимый удар, пока тот не опомнился от поражения. Победа могла предотвратить повторную осаду Искера, и Ермак решил рискнуть.
Кроме того, он получил известие, что татары готовятся перехватить бухарский караван, который будто бы направляется в бывшую столицу Сибирского ханства. Караван мог привезти много необходимых для казаков товаров, его следовало выручить. И Ермак «с невеликою своею дружиною» поспешил навстречу. Путь его лежал по реке Вагай, притоку Иртыша.
Источники разноречивы в определении численности казацкого отряда, отправившегося с Ермаком по Вагаю: от пятидесяти до трехсот человек. Последнее число представляется явно завышенным: после трудной зимовки и сражения под Искером стольких воинов у Ермака просто уже не было, да и сколько-то воинов пришлось оставить в столице. В тобольских, «разрядных записях» сказано, что «Ермак Тимофеев до 108 человек, пришед против Кучума царя и на Вагайской перекопи стали ночевать на острову». Вероятно, это близко к истине.
Сначала поход проходил удачно, казаки почти не встречали сопротивления, «и все волости покорны были во всем». Но возле Бегичева городища произошел «бой великий», закончившийся победой Ермака. Еще один бой вспыхнул в устье Ишима, он тоже оказался удачным для казаков, хотя пятеро из них были убиты, и дело дошло до рукопашной . Штурм городка Кулары победы не принес, но Ермак приказал двигаться дальше: «Назад, де, воротяся, приберем!» Действительно, повернув обратно, Ермак пошел к Искеру, «прогребаючи все городки волости». А повернул атаман на Вагай, поверив лживым известиям о том, что именно там пройдут бухарские купцы. Между тем к Вагаю стягивались конные орды Кучума и Карачи...
По реке струги Ермака поднялись до Атбаша — татарского урочища. Это было зловещее место: с одной стороны к Атбашу прилегали дремучие леса, с другой — непроходимые болота, протянувшиеся почти на сто верст.
Татарские лазутчики неотступно следовали за караваном, хоронясь за деревьями и кустами. Когда стало известно место ночевки казаков — на острове, туда подтянулись отряды Кучума и Карачи. Татары остановились в трех верстах от русского стана, «в темном диком суземье при речке крутой и топкой вельми», и ждали удобного момента для нападения.
Ночь с 5 на 6 августа 1584 года выдалась дождливой и ветреной. Шум леса и плеск волн скрадывали шаги, а темнота спустилась такая, что невозможно было разглядеть приближающегося врага. Видимо, именно этим, а не тем, что Ермак забыл выставить стражу, объясняется неожиданность нападения: осторожностью казаки никогда не пренебрегали, расплатой за неосторожность была смерть, это знали все...
Другое дело, что казаки, измученные тяжелым гребным переходом вверх по реке, спали, укрывшись от дождя в шалашах, и быстро собраться вместе для отражения нападения оказалось делом нелегким. Но на острове было не избиение сонных, а настоящий бой, который, если бы не гибель самого Ермака, нельзя назвать неудачным.
Силы Кучума явно превосходили силы Ермака, и казакам предстояло, прежде всего, позаботиться об отступлении. Единственная возможность спастись от гибели — пробиться к стругам и отплыть от берега. Русские воины сумели это сделать: из ста восьми казаков, приплывших на Вагай, девяносто спаслись!
Видимо, Ермак отступил одним из последних, задерживая рвавшихся к стругам татар, и погиб уже у самой реки или утонул, не сумев подняться на судно. Даже
непосредственным участникам скоротечного ночного боя нелегко было увидеть, что именно произошло, и, возможно, те два десятка погибших на острове казаков как раз и бились рядом со своим атаманом, прикрывая отход остальных товарищей. Сохранилось несколько версий гибели Ермака, из которых трудно отдать предпочтение какой-либо одной. В строгановской летописи говорится, что «вспряну ту храбрый воин Ермак от сна» и «побеже в струг и не може дойти своих си. понеже, бо в дали растояние, и тут ввержеся в реку и утопе». Другой летописец добавляет: «Побеже в струг свой и не може дойти, понеже одеян железом, стругу же отплывшу от брега, и не дошед утопе». Сохранилось и татарское предание о гибели Ермака. По легенде, могучий и храбрый Кучугай, мурза Кучума, «устремился за Ермаком в струг; стругу же отплывшу от брега и плывущу по рекы; они же показаша между собою брань велию, сразишеся друг с другом». Ермак бился саблей и «нача одолевати», но у него развязался ремень шлема, обнажил горло, и коротким копьем «Кучугай прободе в гортань»...
Сибирские казаки потеряли самого опытного и авторитетного вождя, силы их были на исходе. Уцелевшие воины вместе со своими последними предводителями атаманом Мещеряком и головой Глуховым решили покинуть Сибирское ханство. Они поплыли «Печорским путем», так же как станица Черкаса Александрова и отряд головы Ивана Киреева: по Иртышу, Оби, через уральские «волоки» в Печору. Покидая Искер, казаки не знали, что помощь уже близка: по Тоболу подплывала рать царского воеводы Мансурова, которая насчитывала «семьсот человек служилых людей разных городов, казаков и стрельцов». Но к их приходу Искер уже заняло татарское войско, и воевода проплыл мимо, надеясь догнать отступавших казаков. Это ему не удалось. Тогда воевода решил зимовать в Сибири. Близ устья Иртыша служилые люди построили укрепленный Обский городок и остались там.
Смерть Ермака не привела к отходу Западной Сибири от России. Служилые люди сидели в Обском городке и подчиняли местных «князей». Дьяки Посольского приказа разъясняли иноземным послам: «А поделал государь городы в Сибирской земле в Старой Сибири и в Новой Сибири на Тюменском городище, и на Оби на усть Иртыша
тут город те государевы люди поставили и сидят по тем городам и дань со всех тех земель емлют на государя». В 1586 году в Сибирь пришло новое войско под предводительством В. Сукина и И. Мясного. На месте древней татарской столицы Чинги-Туры был построен Тюменский острог. В 1587 году голова Данила Чулков основал на Иртыше русский город Тобольск, который надолго стал центром Сибири. Необходимо отметить, что во всех походах и сражениях участвовали «ермаковы казаки». Сведения о некоторых из них сохранились. Гаврила Иванов ставил Тюменский острог, рубил деревянный Тобольский городок, основывал Пелымский и Тарский городки, сражался с Кучумом на Оби. В двадцатых годах XVII века он был атаманом конных казаков в Тюмени. Уже упоминавшийся Черкас Александров был головой в войске воеводы В. Сукина, командовал сотней служилых татар в Тобольске. Он прослужил в Сибири более пятидесяти лет. В 1638 году его называли «тобольского города атаман». Ермаковец Гаврила Ильин упоминается как атаман тобольских старых казаков, Алексей Галкин — атаман в Березове. Ветераны дружины Ермака участвовали в походах на Пелымские княжества.
|
