| Другой случай - в Старо-Гладковской. У стоявшего у казака на постое солдата артиллерийской батареи произошла кража имущества. Командир батареи поручил одному из офицеров произвести расследование. Тот сообщил станичному атаману Ушинкину, чтобы тот прислал к нему свидетелей происшедшего. Прочитав список, Артамон Ефимович обнаружил в числе свидетелей одну 16-летнюю девушку, которая к этому делу не имела никакого отношения. Атаман вежливо ответил, что эту свидетельницу он не пришлет, поскольку она к делу не причастна. Офицер в тот же день прислал повторное требование, заявив, что если девица не прибудет, то будет то-то и то-то. Атаман был человеком не робким и, в свою очередь, сообщил о происшедшем атаману Кизлярского округа полковнику Морозову. Полковник сообщил в тот же день: "Девицы офицеру не посылать и не выдавать, раз она к этому делу не нужна, угроз не бояться".
В этой же станице был другой случай. Армейскому офицеру понравилась девушка-казачка. Он велел своим денщикам вечером её схватить на улице и привести к нему домой. Когда утром к нему явился отец девушки и стал требовать дочь, ему было указано убраться вон. Когда же отец стал настаивать, офицер приказал денщикам выкинуть его за ворота. С грубым смехом они подняли его на руки и перебросили за забор. От этого он вскоре скончался, а девушка удерживалась офицером до тех пор, пока ему не надоела.
Мог ли казак перенести подобное оскорбление женщины из своей семьи? Насилия военных подталкивали казаков на преступления (приговор же в те времена был короткий - смерть насильнику) и уход в горы.
Многие перебежчики вынуждены были воевать против своих - но тяга к родному дому не оставляла их. Нередко спустя много лет они являлись с повинной, ведя в искупление своих проступков пойманных горских абреков. Один казак (чье имя за давностью лет позабылось) провёл в горах 12 лет, но так и не смог привыкнуть. Однажды ночью он завел в свою станицу партию горцев и всех выдал, за что и получил прощение.
В 50-х годах XIX века проживал в Наурской казак Яков Алпатов - известный разбойник, славившийся силой и храбростью. Казаки очень сожалели, когда он ушел в горы к чеченцам и принял ислам. С юных лет Алпатов отличался расторопностью, дерзкой отвагой и смелой предприимчивостью. Когда ему было 18 лет, отец женил его на красивой казачке. Но тот, скоро покинув её, удалился в горы, набрал шайку из казаков и чеченцев и стал делать нападения на зажиточных казаков и чеченцев, угоняя рогатый скот и лошадей. Человеческая жизнь была ему нипочем - главная цель, к которой он стремился с такой отчаянной отвагою, была слава. Алпатов был до крайности тщеславен, и легко представить, как льстили его самолюбию оказываемые в Чечне почести. Сделавшись разбойником, он несколько раз являлся тайно в Наур, желая увести с собою жену, но казаки охраняли красавицу.
Скоро имя Яшки Алпатова сделалось грозным по всему Тереку. По берегам реки Алпатов держал в камышах много каюков, на которых переправлялся, чтобы совершать набеги; после удачных набегов и дерзких грабежей опять скрывался в лесах.
Самый яркий эпизод деятельности Алпатова - набег, произведенный осенью 1851 года. Со своей шайкой он переправился через Терек у станицы Ищерская. Здесь его обнаружили казаки сотника Панченко, но он ушел от погони. 3 октября у песчаного брода на реке Куме он взял в плен губернского секретаря Буцевича, поручика Заустинского, переводчика, убив несколько человек прислуги. После шайка повернула на астраханский тракт, где 4 октября на озере Калмык убила 15 рыбаков. Затем 5 октября в 11 часов дня между станциями Горькореченской и Колпичевской были ограблены две почты, убиты 2 почтальона и конвойные казаки, захвачены 37000 рублей. Потом шайка ушла в сторону станиц Гребенского полка, благополучно переправившись через Терек выше Щедринской. «Таким образом, - писал генерал Ф.Г.Чернозубов, - не более, как за 6-7 дней Алпатов прошел около 700 верст, совершив настоящий рейд, целью которого было нападение на 2 сошедшиеся почты. Надо сознаться, что набег был прекрасно рассчитан и отлично выполнен».
Алпатов замечательно владел оружием и конем. Каждый раз, несмотря на караулы и погоню кордонных казаков, ему удавалось угонять скот и людей. Когда чеченцы собирались в набег, они всегда посылали за Яшкой, жившим в ауле Очкишки, недалеко от Наура. Со своей шайкой он решался на такие опасные предприятия, на какие не решился бы целый отряд в 100 человек. Появлялся во многих Надтеречных станицах: грабил Червленную, Мекенскую, держал в страхе жителей Щедринской. Награбленное имущество делил между разбойниками, сбывал чеченцам. Нападал и на многие аулы горцев, появлялся на Сунже. Нередко Алтапов уводил с собой женщин и детей, которых воспитывал в воровском духе. Иногда сражался с постовыми казаками просто чтобы испытать свое мужество…
Но больше всего терпели от него жители родной Наурской: он мстил за то, что не выдавали ему жену. Через это страдали другие женщины и девушки, которых Яшка, подкараулив за станцией или в огороде, среди белого дня уводил «за реку». На хуторе Атарщиков он захватил в плен двух сестер Пятирублевых и отдал в жены горским князьям. После окончания Кавказской войны сестры приезжали в станицу, но остаться не захотели и вернулись к семьям.
Однажды Яшка переплыл с шайкой Терек и начал тревожить в степях хатоны (кочевья) ногайцев. Во время стычки с ногайцами под ним убили скакуна, он достал себе другого коня из ногайского табуна. Скоро в степи его заметил отряд казаков. Яшка еще издали заметил погоню и скомандовал своей шайке уходить за Терек. Однако у берега конь самого атамана не пошел в воду (видимо, был непривычен к воде). Тогда атаман убил его и скрылся в лесу.
Недалеко на кургане Андреевском (или Алпатов) стоял казачий пост, а в стороне - конюшни. Туда и направился Яшка за конем. В конюшне в это время был казак-конюх. Когда в конюшню влетел вооруженный Алпатов, он находился за дверями в тёмном углу, где стояли мешки с овсом. Узнав Алпатова, конюх присел за мешки и, как только Яшка удалился вглубь конюшни, выбежал и захлопнул дверь, заперев её на толстый засов. Сбежались казаки с урядником Цымлянским. Алпатов стрелял в казаков через щели, но напрасно. Пришлось сдать оружие - тут же в конюшне его и связали.
Приговорили молодца к расстрелу. 17 декабря 1856 года по Кавказскому Линейному казачьему войску был издан приказ: «Казак Моздокского казачьего полка Алпатов Яков по произведенному над ним военно-судебному делу, по полевым уголовным законам, оказался виновным: во втором побеге к непокорным горцам, участии с ними в военных действиях против своего Отечества, в отступлении от православной веры в магометанство; ограблении почты, разных хищничествах участие в убийствах, нападении на безоружных жителей, женщин и детей; уводе их в плен лично и с партиями в которых был зачинщиком и шпионстве. А потом господин Главнокомандующий Кавказским корпусом конфирмовал: подсудимого Алпатова казнить смертию - расстрелять, что привести в исполнение на месте прежнего жительства его в станице Наурской». 24 декабря при стечении большого числа народа Алпатова расстреляли.
Вид его, по словам наурцев, не свидетельствовал о приближении рокового конца. Он был разговорчив и самодоволен. Перед казнью будто бы покаялся в грехах, простился с родными - и, между прочим, объявил: «Я думал, что за мои грешные дела меня повесят, или привяжут к колеснице, и дикие кони разнесут мои кости по лесам и горам; но я счастлив тем, что умираю от пули, как и верный казак». Последней его просьбой было, чтобы не завязывали глаза и расстрел произвели казаки-станичники. Но глаза завязали, а приговор привел в исполнение взвод солдат. Перед казнью священник и наурцы просили его возвратиться к православной вере, но Алпатов требовал к себе муллу.
Алпатов принадлежал к натурам, которые могли существовать лишь в условиях кипучей опасной кордонной жизни. «Преступник он был большой, но казаки понимали течение его мыслей и всю его психологию. До сих пор среди терских казаков ясно живет воспоминание об Алпатове и передаются положительные стороны его характера: смелость, удаль, храбрость, великодушие и мужество, с которым он встретил смерть», - писал в 1912 году генерал-майор Федор Чернозубов.
Народная фантазия сделала его героем многих преданий, популярных у жителей станиц от Моздока до Кизляра. «Влияние этих людей на молодое поколение было сильно и, бесспорно, имело свои хорошие стороны, - писал генерал-лейтенант В.А.Потто. - Жадно слушая былины отчаянных подвигов, свидетели которых были перед ними налицо, молодежь ценила их заслуги и не заботилась об их недостатках. Отвага и удаль, как завет предков, глубоко запавшие в душу, вызывали и среди нее молодецкие дела и грозный тип добродушного кавказского удальца, но уже в лучших его проявлениях, переходил из поколения в поколение».
В казачьей песне были такие слова:
Разудалый сиротина вздумал в горы убежать. Там скорей придет кончина, а чего же больше ждать? Лишь вот только проберуся через Терек и леса, пред Аллахом поклянуся и взгляну на небеса. Приму веру их, Пророка, их догматам научусь, а потом веленьем рока воровать с ними пущусь.
Помнили о делах Яшки Алпатова и в чеченских аулах, при случае упрекая казаков его изменой.
После Алпатова на разбойничьей арене явился Яшка Пелепейко (настоящее имя - Яков Жирнов). Этот казак сначала содержал в Науре дом терпимости для чинов воинских частей в станице, а после ухода военных сделался атаманом разбойничьей шайки. Попытки поймать его не увенчались успехом. Казаки, знавшие его лично, рассказывали, что он умер своею смертью где-то в лесу.
После Пелепейко выдающимся разбойником был Ананий Шушпанов из той же Наурской. За какое-то преступление он был приговорён к ссылке в Сибирь на каторжные работы, но ему каким-то образом удалось убежать. С шайкой из разных головорезов и голотьбы он наводил страх на окрестных жителей, особенно на наурцев. Как и Алпатов, Шушпанов принял ислам; чеченцы дали ему имя Андзор. В Наурской его и запомнили под этим именем. Андзор разбойничал сравнительно недолго. В 1887 году его поймали, а после вынесения приговора увезли из станицы - вроде опять в Сибирь. У Андзора остались в Наурской мать и брат; оставил он и несколько жён в Чечне.
Одна из причин, побуждавших казаков к побегам, по мнению генерала Ф.Г.Чернозубова, заключалась в том, что с упразднением казачьих войск и переименованием в полки (Гребенской, Терский, Кизлярский), а в 1832 году и объединением в Кавказское Линейное казачье войско - пришел конец казачьей вольности на Тереке. «Больше уже не могло иметь место проявление самоволия. Каждое такое выступление могло быть усмирено. Для этого достало бы и сил, и средств. В тяжелом положении очутились тогда те казаки, которые не признавали прелести в действиях против горцев, в отрядах, где все было по распоряжению власти. Не было больше простора для инициативы, а главное, получалась почти полная безысходность в тех предприятиях, которые прежде так поддерживали хозяйство казака. О широких грабежах не могло быть и речи. С высоты атаманской власти раздалось грозное: «Линейный казак не хищник, а воин Христов.
Между тем энергии было еще много. К жажде самовольничать примешивалось сожаление о временах былых, об отнятой вольной жизни. У многих предприимчивых натур явилось озлобление к власти. И вот открывается новый клапан для казачьей энергии: побеги к непокорным горцам и война против своих. Действие ужасное с национальной точки зрения, вызывавшее перемену веры, разрыв с прошлым и постоянное угрызение совести. Но с точки зрения казака в этом порыве много извинительного и понятного. К памяти этих последних борцов за свободу, в большинстве своем положивших свои буйные головушки на плахе, казаки до сих пор относятся снисходительно и доброжелательно».
* * *
В одно время с терскими казаками-разбойниками промышляли доморощенные сорвиголовушки и на Кубани, на правом фланге Кавказской линии.
В январе 1835 года казаками были пойманы две шайки - Камянского в Ейском отделе и Крыжановского в Екатеринодарском, по 7 - 12 человек. Шайки действовали по определенному плану, с удивительным искусством и осторожностью. Иногда являлись на хутора богатых казаков и старшин в виде разъездных команд, с предводителями, одетыми в офицерскую форму. Но чаще налетали на богачей, сопровождая грабежи истязаниями, чтобы выведать, где хранились деньги и ценности.
Летом 1838 года в горы к черкесам бежал казак Басов. В следующем году в абадзехском ауле он сговорился с сыном мирного черкеса, бежавшим за Кубань, Поливаном Султановым, и беглым казаком Кавказского полка Барышниковым - ехать на воровство в русские пределы. Они перебрались 30 января по льду через Кубань ниже Ладыжской станицы, разграбили хутора на Бейсужке и возвращались с добычею. Но при переправе через Кубань их настигли казаки, и Басов попал в их руки.
В это время были часты случаи побега за Кубань среди линейных казаков. Перебежчики жили между черкесами и грабили русских. В 1841 году были убиты два таких перебежчика - урядник Брагунов и сын сотника Крамаров. Но казак Кавказского полка Сабельников, предводительствовавший набегом, успел уйти.
Особенно замечательный случай дезертирства произошел в октябре 1841 года. 17 октября бежал к горцам сотник Лабинского полка Семен Атарщиков вместе с узденями Шереметом Лоовым и Лафишевым. Атарщиков сманил также абазинского князя Сералипа Лоова и двух строевых казаков Хоперского полка - Василия Фенева и Ефима Петренко. Через несколько дней после побега образовалась уже партия из 40 горцев. 27 октября у поста Открытого шайка захватила двух казаков - один был убит, а другого горцы увлекли с собою. Когда же казаки под командой сотника Краснова настигли их, черкесы, убегая от преследования, пленника убили.
19 ноября Петренко, устыдившись своего проступка, явился к властям на линию и был прощен. Вскоре, видимо, и Атарщикову не понравилось у горцев: через два месяца явились с повинною и он сам с Феневым. Обоих приказано было отправить на службу в Финляндию. Им выдали прогоны и оставили на свободе для приведения в порядок домашних дел, но они снова ушли за Кубань. Фенев скоро вернулся в укрепление Зассовское на Новую линию. Атарщиков же принял ислам и в апреле 1844 года женился на дочери ногайского узденя Мисоста Энарукова. Он жил в собственной сакле в ауле на реке Курджипс - у своего тестя купил казака-хоперца Фому Головкина и держал его в качестве прислуги.
С Курджипса Атарщиков не раз производил с черкесскими шайками набеги на родину. Особенно «прославился», в 1843 году перехватив курьерскую почту Главнокомандующего Кавказским корпусом генерала Нейдграда Императору Николаю I - донесение о тяжелом положении войск в Дагестане с просьбой оказать скорейшую помощь. Личный адъютант командующего корнет Лейб-гвардии конного полка Глебов был взят в плен между Сергиевской и Базовой почтовыми станциями, вблизи Ставрополя и увезен за Кубань. Пока из Тифлиса отправили нового курьера, время ушло, и в Дагестане все русские крепости были захвачены горцами!..
В 1845 году Атарщиков с Головкиным отправились на разбой к Ставрополю. В 10 верстах от Прочноокопа они остановились, ожидая ночь, в лесу у реки Уруп. Когда Атарщиков задремал, Головкин выстрелом в спину тяжело ранил его, а сам отправился в Новогригорьевское укрепление. Казаки застали Атарщикова живым - полулежа он пытался зубами взвести курок пистолета. При перевозке в Прочноокопскую разбойник умер, а Головкин получил прощение.
В 1855 году отставной полковник Прохорович просил у наказного атамана Кухаренко команду из 8 казаков для поимки трех дезертиров - казаков Титаренко Степана, Поддубного и Прокофия Сердюка. Они скрывались в камышах, кормились то у чабанов при отарах, то у калмыков, пасших хуторские стада, то у табунщиков и у некоторых хуторян. «Все три казака, - по характеристике Прохоровича, - зверского нрава и буйного характера». Они дерзко, чуть не среди белого дня, нападали на людей богатых. Сердюк даже приходил вечерами в станицу - раз парубки пытались схватить его, но он, обнажив шашку, разогнал молодёжь.
Кухаренко приказал нарядить команду казаков, но главный разбойник Титаренко в это время уже оставил Черноморию и ушел за Кубань. Здесь он собирал черкесов и, предводительствуя ими, производил набеги на богатые казачьи хутора. В июле 1858 года он подговорил бежать с ним за Кубань казака Яроша. Титаренко привел Яроша в аул Ажипс, выдав за брата, отчаянного джигита, могущего с успехом участвовать в набегах. Черкесы не требовали от Титоренко и Яроша принятия ислама. Яроша они лишь привели к присяге через муллу - быть им послушным. Титоренко был женат на крепостной черкеса Шалохо, у которого обыкновенно и жил.
Два раза Титоренко и Ярош пробовали пробраться с черкесами через Кубань в Черноморию, но оба раза наткнулись на казачьи «залоги». Предпринимая эти набеги, Ярош имел в виду захватить при случае из своей станицы за Кубань жену и сына. Но неудачи заставили его изменить свой план, и он решил бежать на родину. Ночью 2 августа Ярош с одним черкесом отправился стеречь просо, убил того и перебрался на двух лошадях через Кубань на Великолагерный пост. Здесь он был посажен в острог и приговорен к смертной казни. Но затем, приняв во внимание молодость Яроша и то, что он добровольно отдался в руки властей, казнь заменили на 300 ударов шпицрутенами и ссылку Сибирь на вечную каторгу.
В ноябрь 1859 года Титаренко был пойман русскими лазутчиками. Его заключили в Екатеринодарскую тюрьму - началось длинное следственное дело. Еще в 1854 году, состоя на военной службе, Титаренко был наказан за воровство и другие преступления 500 ударами шпицрутенов. Кроме того, за воровство лошадей и имущества, за ним числилось ещё пять следственных дел (во время следствия по которым он и бежал к черкесам). Причины побега объяснял, что невмочь было служить в полку под командой полковника Гусарова, донимавшего жестокими наказаниями. У черкесов Титаренко жил четыре года, с ними делал набеги на Черноморию, занимаясь лишь грабежами имущества, воровством лошадей и скота.
В 1861 году суд приговорил Титаренко к расстрелу. Казнь была назначена на площади у острога. Выстроены войска, установлен столб с ямой для расстрела, собралось много людей, приведены даже учащиеся. Но казни не суждено было свершиться: ещё утром Титаренко ухитрился удушиться полотенцем, прикрепив его к гвоздю в стенке. Перед смертью он будто бы нацарапал на бумажке: «Лучше отдам душу чертям, чем панам».
Кубанский историк Ф.А. Щербина, говоря о причинах, побуждавших казаков к грабежу братьев по оружию, писал: «Это был пережиток, остаток былой военной жизни и отживших воззрений на экономические взаимоотношения». Да, перебежчики, уходя за Кубань, выражали и протест против насадителей суровой дисциплины, нередко жестоко мстили им. Но чаще все же искали за Кубанью возможность разбогатеть в набегах на русские владения…
|