| Главная » Статьи » Мои статьи |
О «казаках» в черноморских степях было слышно уже в XIV и XV вв., но это казаки татарские или неопределенной народности. Такие известия, где несомненно говорится об украинских казаках, имеются только с 1490 г. В 1492 г. крымский хан жалуется, что киевляне и черкассцы разгромили татарский корабль под Тягиней, и великий князь литовский Александр обещает поискать виновных среди казаков Украины. В следующем году князь Богдан Глинский, черкасский староста, разгромил турецкую крепость Очаков, и хан называет этих людей казаками. В уставной грамоте Киеву, выданной в 1499 г., упоминаются казаки, отправляющиеся из верхних городов в степи за рыбой и затем возвращающиеся оттуда через Черкассы и Киев с запасами свежей, вяленой и соленой рыбы. Занятия казаков были самыми разнообразными: в качестве степных промышленников, самовольных добытчиков и в качестве дружины пограничного старосты, отправляющегося с ними громить турецкий город. В таких ролях выступают они и по другим известиям начала XVI в. Но вообще вначале казаки упоминаются редко. Это происходит оттого, что казачество было тогда только занятием, а не каким-нибудь особым классом людей. Идут в казачество мещане, крестьяне, старостинские слуги, бояре и шляхтичи. Но еще очень мало было людей, которые совсем отдавались бы казачеству, которые были бы только казаками, а не чем-нибудь другим. Да и вообще по Днепровскому пути от Киева на юг, где оседало казачество, населения в то время было очень мало. В позднейших преданиях с казачеством ближайшим образом связываются имена некоторых пограничных старост и наместников, как его творцов, вождей и организаторов - в особенности Осташковича, бывшего наместником каневским и черкасским с 1510-ых гг. и до самой смерти в 1535 г., и Предслава Лянцкоронского, в то время занимавшего староство хмельницкое на Подолии. Они попали затем в реестр гетманов казацких, в качестве первых гетманов, но в действительности были только пограничными старостами, пользовавшимися в походах в степи на татар и на турецкие города услугами местного казачества, т.е. людей, занимавшихся пограничной войной с татарами и турками; такая мелкая, партизанская война и обозначалась «казацтвом». Ею занимались почти все пограничные старосты, начиная вышеупомянутым Богданом Глинским, а также различные пограничные старосты из украинцев и даже из поляков (помещиков подольских), под главным предводительством наибольшего мастера такой пограничной борьбы - Константина Острожского. Настоящими казацкими предводителями они не были и даже сильно давали себя чувствовать казачеству, облагая казаковавших большими поборами за право ходить в степные уходы, отбирая у них добычу и пр. Но о них в источниках того времени все-таки больше известий, чем о настоящих казацких вождях, о которых встречаются только случайные упоминания, как о предводителях смелых походов на татарские улусы, на турецкие города, как, например, Карпо Масло из Черкасс, Яцко Билоус из Переяслава, Андрушко из Брацлава и Лесун, упоминаемые в известиях 1540-х гг. Современные летописцы не интересовались их действиями, и погром Очакова Карпом и его товарищами даже не упомянут у них. Между тем, поход Лянцкоронского на Очаков, походы Дашковича на татар приобрели громкую известность, и поэтому позднейшие историки казачества сочли их первыми казацкими выступлениями, хотя современники, рассказывая о них, даже не называют их казаками - это имя лишь позже было приложено к этим походам и их вождям. Настоящее казачество - это были не пограничные старосты, не молодые панычи из аристократических домов, для моды и репутации или просто для развлечения принимавшие участие в «казацких» походах в степи на татарские улусы. Настоящие «кадры» казачества составлял убогий пограничный украинский люд, отважно промышлявший и все более превращавший его в свое постоянное ремесло. Он старался всячески освободиться от стеснительной власти пограничных старост и их заместителей, всевластно правивших поднепровскими и побужскими замками. Здесь ему было стеснительно и тяжело; восстания, поднимавшиеся против старостинских притеснений, оканчивались обыкновенно неудачей, так как мало еще было тут военного казачьего элемента. Не имея возможности свободно организоваться в пограничных городах, или, как тогда называли, «на волости», это свободное казачество чем дальше, тем глубже зарывалось в степях и устраивалось в них, создавая там свои казацкие гнезда. В 1550-х гг. старосты уже жаловались на уменьшение доходов от уходов, так как казаки поселяются в степях на постоянное жительство и живут там беспрерывно, «на мясе, на рыбе, на меду из пасек, и сытят там себе мед как дома», не платя ничего старостам. Правда, тяжела и горька была эта степная жизнь, не раз приходилось терпеть голод, погибать от холода или пробиваться из степей к ближайшему замку, отдаваясь в руки старостинским слугам. Не раз пропадали бесследно эти казаки в степях, неожиданно застигнутые татарским нападением. В таких суровых условиях не могло развиваться панское казачество, а только простонародное – из того народа, которого «на волости» так угнетала панская неволя и старостинская власть, что он готов был претерпеть всю эту степную беду - лишь бы жить на свободе. Оно держалось в степях, и все прочнее основывалось в них. Казаки ставили себе для безопасности от татар «городки» и засеки или «сичи» в подходящих местах, соединялись в более значительные отряды, превращались в большой казацкий союз, господствовавший над всем так называемым «Низом Днепровским». Центром его делается Запорожье, побережье Днепра ниже порогов, удобное тем, что вследствие своей отдаленности было совершенно недоступно литовским и польским властям, а с другой стороны, благодаря непроходным плавням, бездонным трясинам и массам камыша, оно было вполне обеспечено и с моря от турецких галер. В 1550-х гг. один из украинских князей Дмитрий Вишневецкий, участвуя в казацких предприятиях, делает первую серьезную попытку к созданию постоянного укрепления на Запорожье, которое бы служило прочной точкой опоры для всего казачества, и стремится создать из этого последнего политическую силу, с которой бы считались соседние державы и правительства. Начав в 1540-х гг. с обычного панского казакованья, как другие пограничные шляхтичи, он и позже не оставлял своих связей с казачеством, как это делали другие, чтобы заняться панскими занятиями. Наоборот, ближе разобравшись в украинских делах, он решил связать свою судьбу с Низом и его казачеством. Прежде всего он задумал построить за порогами крепость, которая бы служила опорой против татар и помогла бы казачеству овладеть вполне Днепровским Низом, изгнав оттуда татар и турок. Мысль о сооружении такой крепости на Низу не раз высказывалась уже и раньше. Еще в 1520-х гг. украинские старосты и наместники советовали правительству взять на свою службу казаков и поставить казацкий гарнизон на Низу против татар, но тогда не нашлось денег для осуществления этого плана, и так из него ничего не вышло. Затем в 1530-х гг. напоминал польско-литовскому правительству этот проект Дашкович и советовал для защиты Украины построить на Запорожье замки и держать там казацкие гарнизоны. Из этого также ничего не вышло, но теперь то, чего не могло осуществить правительство, взял на себя и действительно выполнил украинский пограничник. Дмитрий Вишневецкий около 1552 г. действительно устроил замок на острове Хортице и поместил в нем казацкий гарнизон. Просил при этом помощи у великого князя и короля Жигимонта-Августа военными и всякими другими припасами и одновременно старался войти также в соглашение с Турцией. Он ездил сам туда, вероятно, добивался, чтобы Турция приняла его под свое покровительство и не брала под свою защиту татар, не вмешивалась в борьбу с Крымом, задуманную тогда Вишневецким. Договорился ли он до чего-нибудь с турками, неизвестно, но от польско-литовского правительства добиться помощи, во всяком случае, не успел. Для таких предприятий там никогда не оказывалось средств, да и татар боялись раздражать и даже думали как-нибудь сманить Вишневецкого с Запорожья и выслать его с казаками на какой-нибудь другой театр войны. Тогда Вишневецкий обратился к московскому правительству, развивая мысль о желательности примирения Москвы с Литвой, чтобы совместными силами уничтожить Крымскую Орду, разорявшую и литовские и московские владения и еще получавшую ежегодную дань от обоих государств! По его совету, московское правительство решило напасть сообща с казацкими силами на Крым и в 1556 г. выслало своё войско; это последнее, соединившись на Днепре с казаками, напало на крымские города Аслам-Кермен и Очаков. Однако замков взять ему не удалось, только перебито было и захвачено в неволю много татар и турок. Это рассердило хана, и он решил непременно уничтожить новое казацкое гнездо. Прежде всего он послал к Вишневецкому, приглашая его к себе; когда же тот это «приглашение» отклонил, хан со всем войском двинулся на завоевание хортицкого замка. Три недели осаждал он его со всей ордой, но не сумел взять и ушел ни с чем. Уведомляя об этом короля, Вишневецкий просил прислать ему людей и оружия, но король боялся соваться в это дело. Между тем хан к лету двинулся снова, уже не один: пришло на лодках турецкое войско, пришла помощь молдавская, осадили Хортицу, и Вишневецкий не мог удержаться, не хватало провианта, казаки начали разбегаться, и он должен был отступить к Черкассам. Увидев, что помощи из Литвы ему не дождаться, Вишневецкий явился в Москву, чтобы побудить ее к соглашению с Литвой о совместной борьбе с Крымом. Время для этого действительно было благоприятное. В 1561 г. московское правительство поручило Вишневецкому двинуться с московским войском на Крым; хан не осмелился выступить против Вишневецкого и увел всю орду в Крым за Перекоп. Вишневецкий остался на лето в Аслам-Кермене и собирался идти отсюда с казаками и московскими силами внутрь Крыма, за Перекоп. Но из Москвы его отозвали - не хотели оставлять его на Днепре, послали в Крым своих московских воевод, а Вишневецкому поручили произвести нападение на Крым с Кавказа, а потом и вовсе отказались от мысли о борьбе с Крымом. Соглашение между Литвой и Москвой не состоялось - наоборот, литовское и московское правительства вскоре вовсе разошлись из-за Ливонии, между ними завязалась война, и они снова наперерыв начали заискивать перед крымским ханом и настраивать его против своего врага. Вишневецкий убедился, что и в Москве ничего не добьется, и возвратился обратно на Украину. Затем он вмешался в молдавские междоусобия и отправился туда с казацким войском; его призвали туда молдаване, но затем изменили, и Вишневецкий попал в плен. Его отослали в Стамбул и гам убили. На Украине и в соседних землях ходило много рассказов об этом неожиданном конце смелого пограничника. Рассказывали, что Вишневецкий был повешен турками за ребро на крюк и висел так три дня, но не жаловался и не просил пощады, а наоборот, насмехался над турками и им назло поносил Магомета, так что те, не выдержав, застрелили его и этим сократили его мучения. Украинская песня сохранила воспоминание об этих и других рассказах, воспев Вишневецкого под именем Байды, в виде гуляки-запорожца, каким-то образом попавшего в Цареград. Так Вишневецкий погиб, не осуществив своих планов. Но деятельность его не прошла бесследно. Осуществляется его мысль о создании прочной точки опоры за порогами в позднейшей Запорожской Сечи, которой он был как бы духовным отцом. Во всей позднейшей казацкой политике заметны отзвуки смелых мыслей Байды о возможности для казачества, опираясь на Литву, Москву, Молдавию и даже самую Турцию, играть самостоятельную политическую роль и развивать свои силы, пользуясь совпадением своих интересов с интересами то одного, то другого государства. Вторая половина XVI в. была временем, когда казачество необычайно быстро растет, организуется, сильно расширяет свой политический горизонт, сферу своей деятельности. И в этом сказывались влияния не только благоприятных внешних обстоятельств, сообщивших казачеству значение, высоко поднявших его в глазах украинского населения и его соседей и неизмеримо усиливших его небывалым притоком свежих сил. Произошла большая перемена и в настроениях самого казачества, в его самосознании, в том, что от прежнего непритязательного «луплення чабанив татарских» оно перешло к широким политическим планам, к чрезвычайно смелым предприятиям. Можно себе представить, какое впечатление производила на современников горсть казачества, не располагавшая ни крепостями, ни достаточными запасами оружия, ни денежными средствами, и тем не менее смело бросавшаяся на басурманскую гидру, раздиравшую Украину, пившую кровь ее населения и соседних государств и наводившую непреодолимый страх на эти последние, доселе считавшие себя сильными, победоносными, могущественными. Не только Украина, но вся Восточная Европа, все соседние земли жили под тяжелым впечатлением турецких завоеваний, которых никто не мог остановить, и татарских опустошений, превративших всю Восточную Европу в сплошной невольничий загон, из которого татарские отряды свободно и невозбранно гнали табуны пленников на крымские рынки и наполняли невольниками Турцию, Италию, Францию, Испанию, Африканское побережье, почти весь мир того времени. «Торгуют невольниками но всем городам Крыма, больше всего в Кафе, - пишет литовский писатель середины XVI века. - Случается, что целые толпы несчастных, проданных в неволю, гонят прямо с рынка на корабли, так как город лежит при удобной морской пристани, а поэтому Кафу можно назвать не городом, а ненасытной, отвратительной бездной, пожирающей нашу кровь». Мысли о пленных, невольниках, об их неслыханных безысходных страданиях, об их тоске по родине овладевают современным творчеством, отодвигая на дальний план все другие темы. Человек стал игрушкой судьбы, которая в один миг превращала могущественного владельца в несчастного невольника, благочестивых христиан - в басурман-ренегатов, бросала сестру в объятия отуреченного брата, старую мать в неволю ее сына, обасурманившегося и забывшего родной край. Неизмеримой силой напряженного народного чувства эти образы, как неотступные привидения стоявшие пред воображением людей, перешли через десятки поколений в нашу эпоху, чтобы дать нам понятие о страшных, угнетающих образах, под впечатлением которых жило, во власти которых находилось украинское население того времени. Это невольничьи псалмы, как их называли украинские кобзари… И вот неожиданно против этого страшного, неодолимого врага встает голяк – казак. Голое и босое казачество смело набрасывается на басурмана, успевшего превратить в организованный промысел свою охоту за невольниками: богатые татары и турки из черноморских городов дают деньги татарской бедноте на лошадей и с лихвой возвращают их себе потом невольниками. Казачество изгоняет этих татарских промысловцев, рассеивает их табуны и стада, которыми они заняли степь, разоряет черноморские города, турецкие и татарские поселения и невольничьи рынки и освобождает невольников. Это производило потрясающее впечатление, в особенности среди простого народа, так, казалось, уже бесповоротно забитого и задавленного. Производили впечатление не столько более ранние походы, когда казаки шли, завербованные старостами или богатыми пограничниками, а позднейшие казацкие экспедиции, начинающие развиваться в особенности с середины XVI в., своими средствами, не только без панской помощи, но и вопреки суровым запретам администрации и правительства. Правда, туркам, да и самому литовскому правительству случалось узнавать, что, несмотря на все эти запрещения, пограничные старосты, магнаты и их агенты все-таки содействуют казакам и покрывают их походы, делясь с ними добычей, как турецкие купцы с татарами. Но эта помощь или покровительство было явлением второстепенным и роли в казацких походах не играло и на развитие их не влияло. Народ уверовал в казацкую силу. Казаки сделались его героями, воспевались в песнях, вырастали в преданиях в сверхчеловеческие образы. И вместе с тем, как население проникалось верой в несокрушимую силу казачества, в казацкие ряды стремилось все больше народу, все увеличивалось число людей, которые становились казаками на всю жизнь, и только казаками. Росло и обособлялось отдельное казацкое сословие. И совсем того не желая, содействовало этому и правительство своими запрещениями казацких походов и различными попытками остановить их. Сначала правительство следовало советам местных старост, мечтавших при помощи казачества повести решительную борьбу с Ордой, расположить казацкие гарнизоны на Низу и остановить ими татарские нападения. Но затем, когда Орда начала жаловаться на казацкие нападения и оправдывать свои набеги тем, что татары отплачивают лишь на казацкие набеги, это произвело в правительственных кругах впечатление. Начиная с 1540 г., литовско-польское правительство начинает усиленно внушать своим старостам и наместникам и пограничным магнатам, чтобы они никоим образом не помогали казакам, проектирует составление казацких списков и поручает их надзору администрации, запрещает пропускать казаков в степи для добычничества, приказывает тщательно следить, с чем возвращаются они из степей, и тех, у кого окажется татарская добыча, наказывать самым строгим образом. Но пограничная администрация и шляхта слабо исполняли эти распоряжения, так как были убеждены, что татары только ссылаются на казаков, и если чем можно остановить нападения Орды, так только развитием казачества. Поэтому они сквозь пальцы смотрели на казацкие походы - правда, отбирали за то у казаков лучшую добычу. А если принимались действительно стеснять казаков, то это имело только тот результат, что казаки еще меньше держались замков, еще глубже зарывались в степи. Переписать их и взять под надзор не удалось, да и мало еще было таких, которые действительно были бы только казаками и ничем больше; во время переписи 1552 г. в днепровских замках таких казаков не насчитали и пятисот человек, а в казацкие походы ходил разношерстный люд: мещане, крестьяне, бояре, помещики. Однако правительство не оставляло своего намерения обуздать казачество и в конце концов решается с этой целью организовать особую администрацию. Когда в 1560-х гг. турки возобновили свои жалобы на татарские нападения и угрожали войной Литве и Польше, король послал казакам предписание, чтобы они вышли с Низа и явились в пограничные замки: там им найдется служба и за службу будет назначена плата, а организация казачества была поручена коронному (польскому) гетману (как раз в это время Киевская земля была присоединена к Польше). Гетман учредил особого начальника и судью для надзора за порядком среди казаков, как тех, которые были приняты на королевскую службу и содержание, так и тех, которые оставались в прежнем состоянии. Порядка от этого, однако, не прибавилось, так как и взятым на королевскую службу казакам жалованье не платилось, а главная масса казачества осталась вне этого королевского казачьего полка и должна была промышлять о себе как умела. Поэтому пограничная война продолжалась очень оживленно. Татары набегали, казаки им отплачивали, нападали нa татарские кочевья и турецкие города, вмешивались в молдавские смуты, идя путем, указанным им Вишневецким. На его место появился другой вождь из волынских князей, Богдан Ружинский, также поддерживавший сношения с Москвой и получавший оттуда средства для борьбы с Ордой; эта борьба прославила его имя на Украине, а героическая смерть его под Аслан-Керменом вызвала общие сожаления. Среди предводителей, водивших казаков на Молдавию, в особенности прославился Иван Подкова, захвативший молдавское господарство в 1577 г. Полякам удалось потом его схватить, и ему отрубили голову во Львове, для успокоения турок, но это не отбило охоты у казаков от дальнейших таких походов. Польское правительство посылало письма казакам, запрещая такие походы, грозило наказаниями, назначало все новых начальников и приказало им набирать казаков в королевскую службу, чтобы эти служилые казаки сдерживали от наездов на турецкие земли остальное казачество. Особенную известность среди этих распоряжений приобрела так называемая реформа Стефана Батория: от нее выводили различные позднейшие казацкие учреждения, вводить которые Баторию и не снилось. В действительности его распоряжения мало чем отличались от предыдущих и позднейших, издававшихся королями для поддержания порядка среди казаков. Никакого порядка они не приносили, а приводили к совершенно иным последствиям. Назначая над казаками особых начальников, правительство одновременно исключало их из ведения обычных властей: старост и органов городского управления. На этом основании казаки делали вывод, что раз кто-либо принадлежит к казачьему званию, над ним нет иной власти, кроме казачьей. Но при этом они признавали над собою власть не тех начальников, которых им назначало правительство, а своих выборных. Правительство принимало на службу казаков и обещало платить им жалованье (хотя обыкновенно не платило). Все казаки ссылались на то, что они служат королю, составляют королевское войско и на этом основании добивались тех же прав, какими пользовалось польское войско, или какие фактически присваивало себе казачество. Ссылаясь на королевские постановления, и по-своему истолковывая их в свою пользу, казаки на этих королевских распоряжениях, издававшихся для усмирения казачества, основывают свои претензии на разные льготы и привилегии. Чем дальше, тем больше развиваются и укореняются понятия, что казак должен быть человеком свободным, никому не подвластным, не обязанным ни каким повинностям, кроме борьбы с пограничными врагами. Кто пристает к казакам, тот уже тем самым становится свободным человеком, не зависящим ни от кого, кроме выборной казацкой власти. Эти свои права и претензии казаки отстаивают всеми силами, а так как их становится все больше и больше, и все на Украине боятся их и нуждаются в них для защиты от татар, то постепенно казацкие права и претензии начинают признаваться и местными помещиками, и администрацией. Так формируется в конце XVI в. казацкое сословие, казацкое звание, и масса народа начинает приставать к казакам, чтобы пользоваться правами и льготами казацкими. А казачество вместе с тем становится большой общественной силой и важным социальным фактором. Как раз в тот момент, когда казачество начинает входить в силу и подымает голову, претендуя на разные права и привилегии, и под защиту «казацкого присуда» начинают обращаться мещане и крестьяне, чтобы избавиться таким образом от тяжелой помещичьей власти, произошли важные перемены в украинской жизни, широкой волной погнавшие украинский люд из Западной Украины в казацкие стороны, в казацкие ряды, неизмеримо подняв этим силы и значение казачества. Первым важным фактом было создание более тесных связей Восточной или Поднепровской, Украины с Западной вследствие присоединения волынских, киевских и заднепровских земель к Польше в 1569 г. Эта крупная перемена явилась совершенной данностью не только для украинского общества, а и для самого правительства, и поэтому только с течением времени дала почувствовать свои последствия. После того, как старый спор за Волынь утих, казалось, ничто не предвещало больших перемен в отношениях Литвы и Польши. Литовские магнаты были довольны сохранением связей с ней, но, с другой стороны, заботливо охраняли государственную самостоятельность великого княжества Литовского, отдававшую в их руки управление этим последним. В правление великого князя Александра литовские магнаты, пользуясь тем, что Польша тогда нуждалась в литовской помощи против турок, добились даже новой формулы унии: составлен и утвержден был обеими сторонами новый акт унии с пропуском слов о присоединении и инкорпорировании Литвы, имевшихся в старых актах унии. Великие князья литовские, будучи одновременно ими королями, тоже были заинтересованы в сохранении государственной независимости великого княжества Литовского. Они имели в виду, что для их династии самостоятельное существование великого княжества Литовского представляет существенные выгоды, так как великокняжеский престол переходил по наследству от отца к сыну, а в Польше шляхта ревниво следила за соблюдением избирательного принципа, и на ее выбор нельзя было полагаться, и лишь ввиду того, что великое княжество Литовское сохраняло своего великого князя, потомки Ягайло могли рассчитывать на польскую корону, так как этим совмещением налаживалась фактическая связь обоих государств. В таком положении дела находились до 1560-х гг. Но в это время наступает перемена в отношениях к этому вопросу. Король и великий князь Жигимонт-Август не имел сына и не надеялся уже иметь, так что династический интерес для него не существовал. Между тем в это время сильно удручала тяжелая и неудачная война с Москвой, и король думал, что в интересах Литвы надо связать великое княжество в одно государство с Польшей. И шляхта литовская, незадолго перед тем получившая голос в литовском сейме, также начала добиваться более тесного соединения с Польшей, чтобы получить от поляков помощь против Москвы и облегчить свои военные повинности; ожидала она также расширения своих прав и привилегий от соединения Литвы с Польшей в одно государство, так как шляхта в Польше уже освободилась почти от всяких повинностей, а в великом княжестве Литовском они были еще очень значительны. И вот одновременно король и шляхта, сверху и снизу, начинают оказывать давление на литовских магнатов, чтобы они не противодействовали более тесному объединению Литвы и Польши. Начиная с 1562 г., король непрерывно созывает общие сеймы Польши и Литвы для осуществления этого объединения и производит всяческое давление на литовских панов. Но те упорствовали, пользуясь своим влиянием на шляхетских депутатов, не допускали их до непосредственного участия в переговорах и даже, сделав некоторые уступки на сейме 1564 г., взяли затем их назад. Когда же на сейме, открывшемся в конце 1568 г. в Люблине, они заметили, что король, под влиянием своих польских советников, хочет настоять, чтобы литовские представители заседали вместе с поляками в общем сейме, литовские магнаты в ночь на 1 марта 1569 г. тайком выехали из Люблина, надеясь этим способом «сорвать сейм» и положить конец переговорам. Но дело приняло после этого такой оборот, какого они совершенно не ожидали. Поляки, заметив во время переговоров, в каком затруднительном положении оказались литовские паны ввиду решимости короля довести дело до конца во что бы то ни стало, обращая внимания на настроение литовских кругов, решили не упускать такого удобного момента. Они представили королю, что литовские представители оставили сейм незаконно, оскорбив этим короля, и вопрос должен быть решен без них, заочно. Однако они решили поставить его теперь иначе. Ввиду упорства, с каким литовские магнаты отстаивали самостоятельность своего государства, польские политики сообразили, что полного упразднения Литовского государства и присоединения всех литовских земель к Польше, в духе Кревской унии, достигнуть им не удастся. Ввиду этого они предпочли возвратиться к старому вопросу, поднимавшемуся уже раз в подобных же обстоятельствах по смерти Витовта: добиться присоединения к Польше галицко-волынских земель, не присоединенных тогда и оставшихся в составе великого княжества Литовского. После бегства литовских представителей они обратились к королю с предложением, чтобы прежде всего были присоединены к Польше Волынь и Подляшье, так как они принадлежали к Польше и только благодаря попустительству Казимира Ягайловича, бывшего одновременно королем и великим князем Литвы, литовское правительство присоединило эти земли к великому княжеству Литовскому. Это была неправда. Волынь поляки пробовали захватить несколько раз, но это им до сих пор не удавалось. Подляшьем стремились завладеть соседние польские князья Мазовецкой земли и, действительно, два раза получали его от литовских князей, но всего на несколько лет. Однако поляки привыкли смотреть на эту землю как на свою собственность, так как туда переселилось много мелкой шляхты из Мазовии, где было множество такой мелкой шляхты, почти такой же бедной и малоземельной, как крестьяне. Король в ответ на предложение польских сенаторов и депутатов заявил, что он вполне согласен с ними: Волынь и Подляшье действительно должны принадлежать Польше, и он сейчас же прикажет сенаторам и депутатам из этих земель, выбранным на этот сейм, чтобы они заседали в польском сейме. Такие приказы сейчас же были разосланы, но волынские и подляшские сенаторы не являлись. Только когда король объявил, что неявившихся к последнему сроку он будет наказывать отобранием поместий и должностей, эта угроза подействовала. Сенаторы явились, однако от присяги на верность Польше они все-таки всячески уклонялись, и лишь когда король повторил угрозу, что он с непокорными поступит по своему усмотрению, они принесли требуемую присягу и заняли места в сейме вместе с поляками. В конце мая с этим было покончено, и чего полякам не удалось добиться долгими войнами и различными уловками, достигли они теперь при помощи одних королевских указов, благодаря тому, что Литва ослабела из-за своего внутреннего раздвоения и пришла к этому времени в полный упадок. Украинские магнаты, в конце концов, не видели причин держаться Литвы во что бы то ни стало ввиду того, что литовские магнаты лишили их всякого участия и значения в политической жизни княжества. Но когда поляки увидели, как легко удался их план и что литовское правительство, удрученное войной, имея против себя и короля, не решается выступать с оружием на защиту своих земель, у них еще более разгорелся аппетит к новым приобретениям, и они стали думать о присоединении остальных украинских земель. В этих намерениях поддерживали их и волынские послы, раз попав в состав Польши, они не могли желать, чтобы государственная граница легла между ними и другими украинскими землями. Прежде всего поляки решили присоединить к Волыни Брацлавскую землю, после отделения своего от Западной Подолии жившую вообще одной жизнью с Волынью. Волынские паны занимали там должности, имели поместья и смотрели на эту землю как на неотделимую принадлежность Волыни. На это предложение сейчас согласились и сенаторы и король: решено было включить Брацлавскую землю в грамоту о присоединении Волыни, как части Волыни. Король приказал брацлавским сенаторам и депутатам принести присягу Польше и занять места в польском сейме, и все это, после предыдущей истории с Волынью, пошло уже легко; через каких-нибудь две недели присоединение Брацлавской земли было делом оконченным. Не так скоро наладилось дело, когда польские послы заговорили о присоединении Киевской земли: и король, и много сенаторов воспротивились этому. Не потому, что не признавали за собой права на эту землю: об этом не беспокоились и по отношению к другим землям, отделываясь первой попавшейся фразой. Их пугали громадные пространства этой земли, открытой Москве и Крыму: защита таких огромных и в те времена еще почти совершенно незаселенных земель требовала больших усилий, больших расходов, непосильных для Польши с ее слабой финансовой организацией, с вечно пустой государственной казной и совершенно ничтожным войском. Поэтому король и сенаторы долго сопротивлялись, но в конце концов уступили под натиском польских послов, которых поддерживали волынские и брацлавские депутаты. 3 июня король сдался, заявив, что он решил присоединить Киевскую землю к Польше, и приказал киевскому воеводе князю Василию-Константину Острожскому, чтобы он принес присягу Польше, как киевский воевода. Этим же днем 3 июня была датирована грамота о присоединении Киевской земли, якобы тоже издавна принадлежавшей Польше! Литовские паны, испугавшись, что так, пожалуй, разберут без них всю Литву, незадолго перед тем приехали обратно на сейм, но не осмелились протестовать сколько-нибудь решительно против отторжения от Литвы ее старых провинций. Они просили не отбирать от них больше ничего и не упразднять их государства совершенно - оставить хотя что-нибудь из их отдельности. Кое в чем их желания были уважены; в остальном, чего им не удалось вымолить, литовские представители вынуждены были дать свое согласие. Было постановлено, что на будущее время Литва не будет уже выбирать себе отдельного великого князя, не будет иметь отдельных сеймов, а общие с поляками; но будет иметь своих отдельных министров, свою казну и свое войско. После этого Литва потеряла всякое значение, как отдельное государство и сделалась частью Польско-Литовского государства. В составе княжества Литовского, после присоединения непосредственно к Киевской земли, из украинских земель осталась только земля Берестейская и Пинская. Из них образовано было воеводство Берестейское. Но теперь это уже не имело значения, так как после 1569 года, осталось очень мало разницы в строе и отношениях Польши и Литвы. Кроме того, вне Польши остались: Северская земля, которой завладела Москва, теперешняя Буковина, принадлежавшая тогда Молдавии, и закарпатские земли, находившиеся под властью Венгрии (Угорская Русь). Однако Северскую землю Польша отвоевала у Москвы сорок лет спустя. Так, хотя ненадолго, почти вся Украина очутилась во власти Польши, под польским правом. Присоединение к Польше украинских земель в 1569 г. имело значение в том отношении, что им завершилось переустройство общественного строя по польскому образцу. В западных украинских землях, ранее присоединенных к Польше: в Галиции и Подолии, в земле Холмской и Белзской этот процесс развился шлея раньше. Польское право и польский строй формально были введены там в 1434 г., но еще раньше польская шляхта, нахлынув туда, коренным образом перестроила все на польский лад. В украинских землях, входивших в состав великого княжества Литовского, право, общественный строй, все стороны жизни литовское правительство, начиная с унии 1385 г., также приближало и сознательно приноравливало к польским образцам. Литовский Статут – сборник законов великого княжества Литовского, впервые редактированный в 1529 г., в этой первой редакции оставил много из старого права украинских и белорусских земель, сохранившегося еще со времен Киевского государства. Но уже в другой редакции Литовского Статута, 1566 г., оно уже сильно видоизменено на польский лад, и в государственном устройстве и управлении великого княжества Литовского внесены важные изменения по образцу Польши. Однако и после этого в строе украинских земель, входящих в состав великого княжества Литовского, оставалось еще много отличий, которые были уничтожены или сглажены лишь с присоединением к Польше. Правда, грамоты 1569 г., присоединяя их земли к Польше, сохранили кое-что из прежнего: «украинский» язык в местном делопроизводстве и в отношениях правительства с этими землями, прежнее право, а именно Литовский Статут 1566 г., поэтому был учрежден и отдельный апелляционный трибунал для этих земель. Но эти отличия недолго удержались, отчасти потому, что с присоединением к Польше сюда во множестве двинулись польские шляхтичи, занимавшие должности, разными путями приобретавшие земли и в конце концов фактически ополячившие здешнюю жизнь, как ополячили в свое время западно-украинскую. До 1569 г. в этих землях полякам нельзя было ни занимать должностей, ни владеть имениями; теперь же это стало возможным, и это было другое важное изменение, принесенное 1569 г. | |
| Просмотров: 825 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Форма входа |
|---|
Категории раздела | |
|---|---|
|
Радио |
|---|
... |
|---|
Поиск |
|---|
Календарь |
|---|
Наш опрос |
|---|
Статистика |
|---|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |