Украинская жизнь была перестроена на польский образец и ополячена. Это была полная перестройка сверху донизу, не оставлявшая камня на камне в украинской жизни, и на самый низ ее были отброшены украинские элементы, не разрывавшие с своей народностью.
Князья и магнаты, имевшие до того весьма большое значение и державшие в своих руках все управление, теперь были уравнены в правах с рядовой шляхтой, хотя фактически они, конечно, и позже поднимались над ней благодаря своему богатству и влиянию и держали на службе у себя не раз целые толпы бедной шляхты. С шляхты были сняты налоги и военная служба, теперь она не знала почти никаких обязанностей и одновременно приобрела громадные права. Она одна законодательствовала на сеймах; она выбирала из своей среды судей и других чиновников; коронные земли раздавались только шляхтичам в пожизненное владение, и они управляли ими на положении помещиков, никто, кроме шляхтичей, не мог получить никакой светской или даже духовной должности. Шляхта правила всем, все направляла в своих интересах, и король должен был послушно исполнять ее волю. Власть королевская и вообще всякая публичная власть, была очень слаба; все было направлено к тому, чтобы обезопасить шляхетское сословие от каких бы то ни было притеснений. На шляхтича не было ни суда, ни управы. Он мог делать все что угодно, не боясь никакого наказания за самые тяжкие преступления, совершенные им даже против шляхтича же, не говоря уже о том, если потерпевший был не шляхтичем, тогда почти немыслимо было получить какое-нибудь удовлетворение. При общем бесправии и бессудности шляхта привыкла всего добиваться силой. Магнаты держали при своих дворах вооруженные дружины, между ними не раз происходили настоящие битвы, и все это опять-таки, всей тяжестью давало себя чувствовать нешляхте, отданной, можно сказать, вполне на волю шляхетского сословия.
Города, в прежнее время бывшие центрами политической жизни, утратили теперь в этом отношении всякое значение. С введением в них самоуправления по немецкому праву они исключались из общего строя земли, не будучи в то же время связаны между собой никакой организацией. Каждый город был сам небольшой отдельной республикой, почти независимой в принципе, но на практике такое обособленное положение отдавало почти все мещанское сословие, без исключения, в полную зависимость от шляхетского управления или от помещиков. На ход и направление законодательства мещане не могли иметь никакого влияния, так как не участвовали в сеймах; законодательство было в руках помещиков, шляхты, и последняя систематически ограничивала права мещан в интересах своего помещичьего хозяйства. Все это в конце концов подорвало города и в культурном, и в экономическом отношениях, лишило край тех благ, какие при нормальных условиях могла бы дать ему городская жизнь, наполнило города, в конце концов, пришлым элементом, особенно еврейским, так как евреи лучше чем другие умели приспособиться к тому невозможному положению, в какое поставило мещан шляхетское хозяйство Польши. Украинское же население в городах было поставлено в особенно тяжелые условия, так как даже и признанными мещанскими правами мещане-украинцы не могли пользоваться вполне.
Еще более, однако, потерпело крестьянство, народная украинская масса. Старое рабство, так широко развившееся за последние столетия государственной жизни, правда, постепенно исчезало (в XV- ХVI вв. исчезло окончательно); но зато, собственно говоря, все крестьянство очутилось в условиях, очень близких к прежнему рабству. Все крестьянство утратило право на землю: крестьяне считались сидящими на земле помещичьей или королевской. В конце концов, это было почти одно и то же, так как все королевские земли раздавались в пожизненное владение шляхте, правившей ими так же, как правили своими имениями и помещики-собственники. Крестьянин был прикован к панскому поместью, где он родился, и лишен был права свободу передвижения: не только крестьянин-домохозяин, но и дети не могли отойти от своего помещика без его позволения; уходили тайком, но тогда за ними гнались и разыскивали, как дикого зверя, как невольника-беглеца прежних времен. Пан был властелином жизни и имущества своего подданного: мог его убить, отнять землю, имущество, наказать его как угодно, ни за что не отвечал, и даже нельзя было на него жаловаться - сам король не имел права вмешиваться в отношения между помещиком и его подданными (в этом отношении была до последнего времени значительная разница между правом литовским и польским). Присоединение украинских земель к Польше внесло в положение крестьянина значительную перемену к худшему). Только крестьяне королевских имений имели право жаловаться в королевский суд, но эти жалобы были связаны с большими затруднениями; суд находился в столице, судили в нем те же паны-помещики, а если решение было в пользу крестьян, то шляхтич-державец королевского обыкновенно не исполнял приговора суда, и поэтому крестьяне очень мало пользовались этим судом даже в Галиции, а из более отдаленных украинских провинций и вовсе не обращались к нему.
Таким образом, крестьянин был лишен в конце концов прав не только политических, но и гражданских, и просто человеческих, и для выхода из этого несказанно тягостного положения не оставалось никакого законного пути: не было для него никакого способа улучшить условия своего существования, кроме восстания или бегства, и этим последним крестьянство главным образом и пользовалось для облегчения своего положения.
Кроме полного бесправия и порабощения крестьянина, к которому его привело польское право уже в первой половине XVI в., вторая половина этого столетия принесла с собой еще чрезвычайно тяжелый экономический гнет, неслыханную эксплуатацию крестьянской рабочей силы. Постепенно развился спрос на хлеб и другие земледельческие продукты и повысил спрос на крестьянский труд для панских дворов и фольварков. До того времени из Украины на запад вывозили главным образом только меха, мед, воск, рыбу, скот; начиная с XV в., гнали большие гурты волов в Силезию, и вол сделался в Западной Украине меновой единицей: считали на волов как червонные золотые. Еще позже явился спрос на дерево в районе сплавных балтийских рек. Когда же леса здесь были истреблены, помещики, начиная со второй половины XVI в., принялись рубить леса для вывоза, а еще более жечь на поташ и в самых отдаленных местностях; крестьяне должны были возить лес и поташ к ближайшим сплавным пунктам, иногда за десятки миль. Наконец, в середине, а затем еще более во второй половине XVI в. все более и более начинает захватывать украинские земли вывоз хлеба: опять-таки прежде всего местности, ближайшие к сплавным балтийским рекам - Висле, Сану, Бугу, Неману, так как хлеб, как и лесной материал, шел только в балтийские порты и оттуда вывозился далее на запад, в Англию, Нидерланды, Францию, Испанию. Но по мере того, как спрос на хлеб увеличивался, и цены на зерно росли, его начинают подвозить и из более отдаленных местностей к речным пристаням.
Этот вывоз хлеба повлек за собой глубокие изменения в хозяйственной жизни. До того времени не было спроса на хлеб, его сеяли столько, лишь чтобы прокормиться; поэтому помещики не вели большого пахотного хозяйства, не занимали под свои запашки больших пространств и не требовали от крестьян большой издельной работы, предпочитая денежные чинши и различные дани медом, мехами, скотом, овсом для господской конюшни и разным зерном. С участка земли, так называемого лана, или волоки (30 моргов, около 15 десятин), давался определенный чинш, определенные дани, и они были сравнительно устойчивы, возрастали медленно. Если крестьянский участок разделялся между несколькими членами семьи, разделялись и эти дани между новыми хозяевами, поэтому помещик не имел побуждений умышленно дробить крестьянские хозяйства: они были велики и многолюдны. Когда же явился спрос на хлеб, и выгодно стало сеять его на продажу, на вывоз, все это совершенно изменилось. Помещики увеличивают свои запашки, обрабатывают и засевают все большие и большие участки. Для увеличения своих запашек отбирают у крестьян их земли, переводят с больших участков на меньшие, дробят крестьянские хозяйства. Менее интересуясь чиншами и данями, они заменяют их барщинной работой на помещичьих запашках, а так как крестьянин обыкновенно меньше ценит свою работу, чем продукты ее - деньги и хлеб, то помещики, пользуясь этим, взамен небольших уступок в данях и деньгах совершенно непропорционально увеличивали барщину. Так как барщина отбывалась с хозяйства, независимо от размеров крестьянского участка, то помещики стараются увеличить число крестьянских хозяйств: отбирая у крестьян земли, присаживали «загородников» и «халупников», не имевших поля совсем или имевших его очень мало и не плативших чинша, а отбывавших панщину «пешо» (без рабочего скота). Вообще, помещики пользовались любыми способами, чтобы увеличить барщину, и она в Западной Украине, откуда главным образом вывозился хлеб, уже со второй половины XVI в. увеличивается чрезвычайно, так что в некоторых местах ее отбывали уже ежедневно, крестьянин не выходил из барщинного хомута, и жизнь его стала настоящим адом. И это заставляло здешнее крестьянство искать более сносных условий, уходя на восток.
В результате все эти обстоятельства: уничтожение границы между Галицией и остальной Украиной, развитие помещичьего хозяйства, прикрепление крестьян в Западной Украине, отбирание у них земель и обложение их непомерной барщиной гонят огромную колонизационную волну из Западной Украины, а также из Полесья в восточно-украинские просторы, еще недавно в переписях 1552 г. рисовавшиеся полной пустыней с разбросанными среди нее немногими замками. В последней четверти XVI в. и в первой половине XVII в. вид ее совершенно изменяется. Основываются города на недавних татарских дорогах, широко разбрасываются села среди недавних казацких уходов, появляются замки и замочки, контингенты помещичьих служащих и польское право и польские порядки надвигаются туда, где еще недавно неслись только дикие кони и шумел степной ковыль, десятилетия упорной борьбы казачества с Ордой не прошло бесследно. Онa ослабила татар и показала воочию, что с ними можно бороться, можно отстаивать оседлую колонизацию и хозяйственную жизнь. За казаками начинает двигаться земледельческое население, постепенно уходя все дальше и дальше от охранных замков. Правда, татарские набеги продолжались и дальше, приходилось хозяйствовать с большой осторожностью, чтобы среди своего хозяйства не попасть в татарский аркан. Путешественник Эрих Ляссота, проезжавший по пути к казакам в 1594 г. через брацлавские земли, рассказывает о небольших блокгаузах с бойницами, виденных им здесь: туда укрывались крестьяне, если их внезапно застигала орда, и отстреливались из этих бойниц; ввиду таких случайностей крестьянин отправлялся на полевые работы не иначе, как вооружившись ружьем и саблей, так как татары здесь сновали постоянно и никогда нельзя было чувствовать себя в безопасности от них. И украинские народные песни сохранили память об этой обстановке, когда крестьянин на своем собственном поле мог встретиться с татарином и очутиться в татарских руках. Но нужда делала людей отважными! Раздраженные неслыханным ростом панщины, согнанные со своих земель, крестьяне из Галиции убегали на Волынь и на Подолию, оттуда на киевское пограничье и в Брацлавщину. Чем далее на юг и восток уходили эти беглецы, тем более легкие условия крестьянской жизни встречали, но в конце концов слухи о вольных, совершенно свободных от помещиков землях манили их в поднепровские и побужские, а затем и заднепровские пустыни. Они поселялись здесь, хозяйничая на военном положении под казацкой защитой, и сами каждую минуту готовые отбиваться вместе с казаками от татарской орды. Зато пахали сколько и где хотели, никого не спрашивая, устраивали себе пасеки и огороды, и поскольку судьба хранила их от аркана и стрелы татарской - жили в достатке и приволье.
Но скоро оказывалось, что напрасна была надежда этих беглецов на то, что хоть здесь наконец, на краю украинского мира, в соседстве татарских кочевок, они не встретятся с помещиками или их агентами, экономами, десятниками, арендаторами и всякой панской челядью, так надоевшей уже на прежних поселениях. Оказывалось, что и здесь они сидят на помещичьей, а не божьей земле, и что здешний помещик только ждет, чтобы они разжились и укоренились, чтобы наложить на них то самое прежнее крепостное ярмо! Мечты оказывались несбыточными, паны и панщина шаг за шагом шли за своими беглецами «до последних земли».
Магнаты, помещики, шляхта, жившие ближе к этим восточным краям или занимавшие здесь должности, сами или через своих служащих очень рано стали замечать, что заброшенные побужские и поднепровские пространства начинают оживать, заселяться, становятся менее пустынными и дикими. Замечали, что сюда двигается народная волна с запада, и не замедлили сообразить, что она со временем может создать большую ценность этим землям. Ввиду этого они начинают заблаговременно выпрашивать от короля пожалованья на эти пустыни или, если уже были у них налицо какие-нибудь хозяева, принуждают их продавать им свои права, а от короля получают подтверждение на владение. Все это были главным образом богатые и могущественные магнаты — гетманы, воеводы, в руках которых сосредоточивалась власть, войско, полки наемного люда, и они каждому решившемуся воспротивиться имели полную возможность в этих окраинах досадить так, что тот готов был не только от земли, а и от самого себя отречься. И раз такие магнаты предъявляли требование, чтобы владелец свои земли им «продал», тот вынужден был отдать за такую цену, какую ему предлагали.
Первыми двигаются сюда местные магнаты, из соседней Волыни, так, например, один из князей Вишневецких, бывший старостой в Черкасах, вынудил наследников князей Глинских продать ему права на земли по р. Суле и выпросил себе у короля подтверждение на «пустыню, называемую р. Сула, р.Удай и р. Солоница», от московской границы до впадения Сулы в Днепр. Так возникли огромные поместья Вишневецких, где затем основаны были города: Лубны, Прилуки и др. Большие поместья приобрели князья Острожские, Корецкие, Збаражские, Ружинские. Позже выпрашивать у короля и другими способами приобретают поместья и разные польские магнаты: Жолкевские, Казановские, Потоцкие. Мелких помещиков они вытесняли отсюда, и таким образом со временем все эти бывшие пустыни собрались в руках могущественнейших магнатов, владевших ими или как собственностью, или на правax пожизненного владения, как старосты - державцы, управляя бесконтрольно и самовластно через своих агентов и не зная над собой никакой власти, никакого закона, никакого права, как настоящие «королевята», захватывая эти земли, они не спешили хозяйничать в них: давали людям время расселиться, обзавестись хозяйством; на первых не было даже разговора о податях и чиншах; владельцы довольствовались тем, что продавали здешние леса на поташ, отдавали в аренду рыбные ловли, мосты и гати, корчмы и мельницы, обязывая крестьян, чтобы не мололи где-нибудь у другого помещика и не забирали в чужих корчмах водку и пиво и сами не варили. Потом вводили подать со скота и пчел - десятого вола и десятый улей. Если сравнить с крепостным адом западных земель - это было очень скромно. Но крестьяне, ушедшие так далеко сквозь всевозможные препятствия и опасности и поселившиеся здесь под татарской угрозой - лишь бы уйти от панской власти и не быть ничьими крепостными, с большим неудовольствием принимали и эти первые панские требования. Тем более, что проходя по пути различные области Украины, они наглядно убеждались, как вслед за такими скромными требованиями неизбежно появлялись более значительные, и в конце концов вырастала самая настоящая барщина. Поэтому не раз случалось, что среди крестьян в ответ на такие скромные панские требования начинались волнения, крестьяне оставляли свои хозяйства и брели во все стороны в поисках беспанской земли. А в конце концов увидев, что помещики и их приспешники следуют за ними всюду, крестьянство хваталось, как за единственный выход, за казачество.
Выше уже было отмечено, что как раз в это время, под влиянием мероприятий польского правительства для водворения порядка среди казачества, предпринимавшихся при короле Сигизмунде-Августе, Стефане Батории и Сигизмунде III, слагается у казаков убеждение, что казачество все в полном составе несет службу польской короне и за эту свою службу не должно подчиняться никакой власти, кроме своей выборной казацкой старшины, не должно нести никаких обязанностей, кроме военной службы - ни государственных податей, ни каких-либо налогов в пользу помещиков, ни покоряться власти их или их суду. Наоборот, казаки считали себя вправе собирать в свою пользу с прочего населения все необходимое для одержания и военных надобностей, с мещан и крестьян помещичьих и королевских.
Кое что из этого правительство признавало, но только за казаками, принятыми на королевскую службу, на государственное жалование и записанных в казацкий реестр. Однако оно все равно жалованья не платило, и реестровые, королевские казаки вследствие этого постоянно смешивались с остальным казачеством. Начиная с первого набора 1570 г., правительство постоянно возобновляло набор казаков в 1578,1583,1590 гг., но это нисколько не помогало. Реестровые и нереестровые казаки одинаково воевали с Ордой, а правительство и его представители одинаково пользовались ими для своих военных надобностей. Поэтому казачество не допускало никакой разницы в «правах и свободах» между реестровыми и нереестровыми: кто казак и казацкое дело исполняет, должен быть свободным от всего и подлежать только казацкому суду. Кто отдался под присуд казачий и участвует в казацких походах - к тому уже никто не должен иметь никакого касательства ни помещик, ни староста, ни городские власти. Естественно, что когда сложился такой взгляд, мещане и крестьяне, не желавшие подчиниться претензиям и власти помещиков, начинают «казачиться». Они отдаются во власть казачьей старшины, объявляют себя казаками и перестают подчиняться помещику и исполнять какие-либо повинности. Если прежде много народа «казаковало», не спеша объявлять себя казаками, так как звание это было отнюдь не почетно, означало человека отпетого, лишенного общественного положения, то теперь, наоборот, люди, которых, собственно, очень мало привлекали воинские занятия, которым хотелось только свободно заниматься своим хозяйством, записываются в казаки, чтобы не подчиняться помещикам и старостам. Казаки того времени - это «непослушные» мещане и крестьяне. Нет подробных переписей местного населения ранее, чем с 1616 г., но они бросают достаточно яркий свет на предыдущие десятилетия и уясняют сущность этого явления. Видно, как неизмеримо возрастало заселение Восточной Украины с конца XVI в., как оно раздвинулось к самой московской границе на восток, до самых «диких степей» на юг, какая масса городов, местечек, сел и деревень явилась за последние десятилетия, и какое множество основалось в них «непослушного» народа, иначе говоря — казаков. Были города, где на несколько десятков «послушных» дворов жили сотни «непослушных», а все окрестности были заняты казацкими хуторами, не признававшими никакой господской власти, не несшими никаких повинностей.
Это тем сильнее бросается в глаза, что и от «послушных» помещики требовали очень немногого по тем временам; например, в некоторых местностях от мещан требовалось только, чтобы они несли военную службу (городов и местечек здесь было очень много, чуть ли не больше, чем сел). Казалось, было одинаково нести военную службу под казацким начальством или под командой местной администрации - служба на месте давала даже несомненно меньше хлопот. Но люди, бежавшие сюда, чтобы избавиться от помещичьей власти, не желали иметь дела ни с ней, ни с ее - все равно, тяжелыми или легкими - повинностями, и они записывались в казаки, чтобы не иметь дела с помещиками. Все равно условия быта были таковы, что весь этот край жил на военном положении, каждый должен был быть военным человеком и держать оружие в руках для собственной безопасности. Поэтому домовитые крестьяне и мещане с легким сердцем принимали на себя обязательное участие в казачьих походах и подчинялись военной казачьей старшине, чтобы не знать уже над собой никакой другой власти.
Такой оборот народной жизни сообщил казачеству новую силу и значение: оно становилось уже не просто бытовым явлением восточно-украинской жизни, а большой социальной силой, поднимавшейся против всего шляхетского строя Польского государства, обещавшей народным массам избавление от него, а ему самому грозившей разрушением и гибелью. Но если такой оборот, с одной стороны, благоприятствовал росту казачества, сообщая ему необычайную силу притяжения по отношению к народным массам, то с другой - он приготавливал ему тяжелую борьбу с польской государственностью и шляхетским обществом. Польское правительство, и без того не согласное с тем распространительным толкованием казачьих прав и свобод, какое складывалось среди казачества, тем менее могло примириться с тем употреблением, какое делали из этого толкования украинские народные массы, под покровом казачества уходя вовсе из-под помещичьей власти. Однако воспрепятствовать этому было очень затруднительно, так как такое оказаченное крестьянство и мещанство становится огромной, все растущей силой. Движение масс народных под казачий присуд чрезвычайно усилило казачество. За последнюю четверть XVI и первую четверть XVII вв. оно необыкновенно быстро растет и в численности своей, и в сознании своей собственной силы и значения.
Рост чисто военного казачества, этих стенных искателей приключений, для которых война была промыслом, а добыча источником пропитания, проявляется в частых и больших казацких походах. Казаки не довольствуются пограничной борьбой и мелким степным добычничеством, - захватывают все Черноморье своими сухопутными походами, а затем пускаются и в морские походы, сначала нападая на соседние крымские и дунайские города, а затем и на более отдаленные - окрестности Стамбула и малоазийский берег Черного моря. Известия об этих походах бедны, скупы и неполны и мало дают интересных подробностей. Скучно было бы год за годом перечислять эти нападения (тем более, что известны далеко не все), точно также и меры, предпринимавшиеся польским правительством для усмирения казачества, чтобы удержать его от новых походов. Если только правительство не отвлекало казаков каким-нибудь своим походом, неизменно получаются известия о том, что казаки предпринимают нападения на татар, турецкие города, Молдавию. Например, когда казаки были распущены домой с московского войны, куда их вызвало польское правительство после набора 1578 г., сейчас же получается татарская жалоба, что казаки разгромили на Самаре татарских послов, везших из Москвы деньги хану. К весне казаки собрались на Молдавию, сопровождая какого-то появившегося них кандидата на молдавское господарство. Баторий, опасаясь из этого войны с Турцией, приказал задержать казаков; тогда они захватили турецкий город Тягиню (теперешние Бендеры на Днестре), разграбили всю эту местность, забрали турецкие пушки и большую добычу, - говорили, что продали ее затем на ярмарке за 15 тысяч золотых. Войско королевское погналось за ними - они бросили пушки и убежали за Днепр. Чтобы успокоить турок, поймано было несколько десятков казаков, которые затем были объявлены главными виновниками, и им на глазах у турецкого посла отсекли головы. Приказано также было произвести новый набор казаков на королевскую службу, и действительно 600 казаков взято было на службу в 1583 г. Однако мера эта очень мало помогла, и уже в конце года казаки сожгли Очаков, причинив большие потери туркам. Король послал к ним своего посла, чтобы отыскать виновников, но казаки утопили его в Днепре.
Баторий умер, не успев наказать их за это; казаки же продолжали громить турок и татар. Они получали от Москвы казну за то, что воюют с татарами в ее интересах, а татарскому хану посылали передать, что готовы помогать ему в борьбе с турками, с которыми у него возникли тогда несогласия. Когда татары предприняли весной 1586 г. набег на Украину, казаки преградили им дорогу на Днепре, разгромили и вынудили возвратиться назад. Затем снова пошли на Очаков, взяли замок, влезли ночью на стены по лестницам, перерезали гарнизон и сожгли город. Затем двинулись снова на Молдавию, но господарь получил помощь от турок, и казаки отступили. Вместо этого они вышли на лодках в море, приплыли к Козлову (теперь Евпатория), взяли на абордаж несколько турецких кораблей, разгромили город, разграбили несколько сот лавок. Подоспел татарский калга (старший сын хана), произошла битва, но казаки понесли лишь небольшие потери и ушли невредимо. Затем напали на Белгород (теперь Аккерман) и сожгли его. Раздраженный султан приготовился к большому походу, но казаки преградили дорогу и разгромили татар, пришедших на помощь туркам, ранили самого хана и перебили много татар; после этого и у турок пропала охота к походу, и они возобновили мирные отношения, поставив лишь условие, чтобы среди казаков был водворен порядок.
Правительство снова сделало распоряжение набрать казаков на службу, на этот раз тысячу человек, с тем, чтобы этот полк стоял на Днепре и охранял границы. Одновременно оно велело вывести с Низа своевольных людей и не пускать на Низ и в степи, не продавать им никаких припасов и всех, уличенных в добычничестве, как можно строже наказывать. Но из этих распоряжений опять ничего не вышло; взятым на службу казакам не платили жалованья, и они продолжали вместе со своевольными промышлять добычничеством и походами на татарские, турецкие и молдавские земли.
Наряду с проявлениями такой военной казацкой энергии еще более важное значение имело распространение казачества на Украине. С тех пор, как казачество было оценено, как выход из крепостной зависимости, казацкий присуд начинает все более и более распространяться в глубину так называемой «волости», т. е. оседлого заселения Украины. Казачьи отделы под предводительством своих гетманов, полковников и прочих атаманов располагаются среди панских поместий Киевского и Брацлавского воеводств, сначала на пограничье, затем и в более отдаленных местностях: из разных мест доходили жалобы на них со стороны помещиков, свидетельствующие об этом распространении казачества. Казацкие атаманы собирают контрибуции, разные припасы для нужд войска, устраивают налеты на имения помещиков, оказывающих им сопротивление, а окружающее население «казачится», присоединяется к казакам и не хочет более покоряться своим помещикам, поднимает бунты против властей и помещиков. Большую известность получило, восстание в Брацлавщине, где брацлавские мещане вместе с казаками захватили замок, забрали артиллерию и в течение нескольких лет жили, не зная никаких властей. Подобные случаи чрезвычайно раздражали шляхту, она взывала к правительству об усмирении казачества, бунтующего ее подданных. Но правительство занятое другими делами, не спешило с усмирением, и в течение нескольких лет юго-восточная Украина до самого Полесья, можно сказать, вся целиком находилась в руках казаков, в воле казацких атаманов, а из всевозможных столкновений здешних помещиков и властей с казачеством все сильнее и сильнее разгоралась настоящая война, и казаки уже без церемонии давали чувствовать свою силу и преобладание местному шляхетскому режиму.