Каталог статей

Главная » Статьи » Мои статьи
Украинские земли в конце XVII века
Имея перед собой пример бывшего гетмана Многогришного, бедствовавшего в Сибири, «скитаясь меж дворов, и помирая голодной смертью», как он описывал в своих челобитных, осторожный Самойлович старательно избегал всего, что могло бы возбудить против него неудовольствие московских правителей. Сыновей своих он выслал в Москву - это служило к их пользе, так как они снискивали здесь расположение московских правителей, которое могло им пригодиться впоследствии, и одновременно свидетельствовало о верности их отца. Сыновей этих Самойлович потом провел в полковники: один был стародубским, другой черниговским, третьим полковником - гадячским был его племянник, дочь свою Самойлович выдал за боярина Ф. Шереметева и исходатайствовал, чтобы его прислали воеводой в Киев. И Москва ценила службу верного гетмана и его благоразумные советы, не обращала внимания на доносы, которые время от времени поступали на него, - и казалось Самойловичу, что он может быть вполне спокоен относительно своей булавы; недругов своих он победил, окружил себя родственниками, обеспечил себя царской милостью. Правда, за эту милость Самойловичу приходилось иногда исполнять очень неприятные поручения, а его просьбы, затрагивавшие московскую политику, оставлялись без удовлетворения; знаем уже, как окончилась его просьба о передаче под его «регимент» слободских полков; таких случаев было немало. Пришлось ему устроить для московского правительства то, чего до сих пор никто не хотел сделать - привести киевскую митрополию в подчинение московского патриарха. Когда умер Тукальский в 1684 г., московское правительство поручило Самойловичу провести на митрополию такого человека, который принял бы посвящение от московского патриарха и признал его власть. Самойлович нашел такого кандидата в лице своего родственника Гедеона, князя Святополка-Четвертинского, епископа Луцкого, и обставил дело так, что его избрали митрополитом, обойдя Барановича, которого не любил Самойлович. Последний просил только московское правительство, чтобы оно само уладило дело с константинопольским патриархом, из власти которого киевский митрополит должен был перейти под власть патриарха московского. Московское правительство обратилось к патриарху, но тот оказал неожиданное сопротивление: говорил, что не может решать без участия других патриархов. Тогда московские политики поручили это дело турецкому визирю, и тот произвел «давление» на патриархов, так что они должны были дать согласие. Турция в это время заискивала у Москвы, чтобы она не присоединялась к союзу, который организовал против турок Собеский. Так уничтожена была автономия украинской церкви, и она перешла под власть московской иерархии, а вместе с ней также и вся тогдашняя духовная и культурная жизнь Украины.
Но все эти услуги и заслуги перед московскими правителями в конце концов не спасли Самойловича от печального конца. Полагаясь на московское покровительство, этот когда-то «добрый и ко всем людям расположенный и благосклонный» попович начал забываться. Он стал править всем самовластно, без совета старшин, обращался с ними свысока, за должности брал взятки, очень зазнался и, как подозревали, задумывал передать после себя булаву сыну и сделать гетманство наследственным в своем роде. Все это вооружило против него старшин, и они ждали только случая, чтобы повести против него интригу, как и против его предшественника. И благоприятный случай совершенно неожиданно представился. Несмотря на убеждения Самойловича, московское правительство в конце концов заключило союз с Польшей против Турции. В 1686 г. оно заключило с Польшей вечный мир (при этом доплатило за Киев еще раз 146 тысяч рублей) и обещало воевать с Крымской Ордой, чтобы отвлечь ее в гот момент, когда Польша с Австрией и Венецией откроют военные действия против Турции. Самойлович довольно неодобрительно отзывался об этом плане, тем более, что при этом от Польши не удалось получить отречения от ее претензий на правый берег Днепра, как того хотел Самойлович. Но, в конце концов, раз дело было окончено, изменить его было нельзя, и нужно было идти в поход на Крым вместе с московским войском, с которым шел тогдашний руководитель московской политики, боярин Василий Голицын, любимец царевны Софии - правительницы.
Зная условия стенной войны, Самойлович дал очень дельные советы, как надо было повести этот поход: выступать ранней весной и с большими силами. Но советы эти не были исполнены, поход был снаряжен поздно, когда уже высохла трава; татары выжгли степь, и войскам пришлось возвратиться назад ни с чем. Это очень опечалило Голицына, так как грозило пошатнуть его положение, ему надо было найти, на кого бы сложить вину неудачи. И вот старшина, сообразив все это, на возвратном пути из похода подала Голицыну донос на Самойловича, обвиняя его в том, что он нарочно подстроил все, чтобы поход не удался, так как вообще несочувственно относился к Москве, а в особенности к ее союзу с Польшей и войне с Крымом. Хотя все это было совершенная ложь, царевна с Голицыным, не принимая в расчет заслуг старого гетмана, ухватились за этот донос, чтобы свалить на него вину похода. Голицыну поручено было отставить Самойловича от гетманства, ввиду неудовольствия против него старшины, выслать его с семьей в Москву и избрать на его место нового гетмана. После этого Самойлович был арестован и выслан без суда, вместе со старшим сыном, в Сибирь, имущество его было конфисковано и разделено пополам - одна половина поступила в царскую казну, другая - в войсковой скарб. Младший сын Самойловича, черниговский полковник, за то, что «бунтовал» - пробовал сопротивляться при аресте - был отдан под суд, приговорен к смерти и бесчеловечно казнен в Севске. Старик Самойлович спустя два года умер в ссылке, в Тобольске.
Между тем при первом известии об аресте Самойловича в казацком войске и по полкам на Украине начались восстания против старшины, в лагере под Кодаком прилукские казаки бросили своего полковника и полкового судью в огонь и засыпали землей; в Гадячском полку убили нескольких старшин; в других грабили старшину, арендаторов и других людей, «приятелей бывшего гетмана». Ввиду этого старшина просила скорейшего избрания гетмана вместо временно поставленного «наказного» гетмана Борковского. Очевидно, дело с избранием было улажено заранее Иваном Мазепой. Он обещал Голицыну 10 тысяч рублей за свое избрание, и под давлением всесильного тогда Голицына кандидатура Мазепы не встретила никаких препятствий. Перед радой приняты были статьи - старые глуховские 1669 г. с некоторыми изменениями; утверждены были за старшиной поместья, розданные ей царями и гетманами; решено было, что гетман не может отбирать от старшины должностей без царского указа. Чтобы теснее связать Украину с Москвой, решено было принимать меры к развитию смешанных браков между украинским и московским населением и переселений из украинских городов в московские, но в статьи эти последние решения не были включены. После этого Голицын рекомендовал старшине избрать Мазепу, что старшина и исполнила 25 июля 1687 г.
Новый гетман Иван Степанович Мазепа происходил из украинской шляхты окрестностей Белой Церкви. Он родился около 1640 г. и мальчиком был отослан к королевскому двору; в 1659 - 63 гг. его посылают уже оттуда с различными поручениями на Украину. Затем он оставил королевский двор (этот шаг связывают с его любовным приключением, воспетым столькими поэтами), поселившись на Украине и вступив в казацкое войско, он стал здесь близким человеком к Дорошенко, затем в 1675 г. был схвачен на пути в Крым, куда ехал с поручениями Дорошенко, и очутился на Левобережной Украине; здесь вошел в доверие у гетмана Самойловича и у Москвы и в момент падения Самойловича был генеральным есаулом.
Смена гетмана не произвела перемены в украинской жизни: Мазепа шел по стопам своего предшественника, тем проторенным путем, которым пошла вся левобережная старшина, жаждавшая покоя и благосостояния после десятилетий тревожной и безуспешной борьбы. Падение Дорошенко послужило для нее уроком и, одновременно, показателем новых условий. Это был последний деятель эпохи Хмельницкого, последний представитель великой эпохи украинского освобождения, и те крайние средства, за которые хватался он для его осуществления, и судьба, постигшая его, покинутого всеми, возненавиденного народом, наводила современников на мысль, что Украине нет выхода из московской зависимости. Считали невозможным бороться с силами Москвы, имея против себя население, враждебно настроенное против старшины по мотивам социальным и подозрительно относившееся к самым чистым политическим побуждениям ее, и такое же враждебное и подозрительное Запорожье. Легче было плыть на московском буксире и пользоваться милостями московских правителей для собственного благополучия.
Ограничивая политические свободы Украины, добиваясь все новых и новых уступок от старшины в политических вопросах, московское правительство предупредительно шло навстречу ее желаниям и просьбам, касавшимся поместий и имений, и в эту сторону направляли интересы старшины. Создать на Украине владельческий, помещичий класс, закрепостить ее крестьянское население - это значило приблизить Украину к такому же помещичьему, рабовладельческому строю Московского государства. Вместе с тем это усиливало вражду между украинским народом и его политическими руководителями и все более углубляло разделявшую их пропасть. Парализовало и свободолюбивую народную массу - «род сицев иже свободы хощет», как писал об Украине старик Баранович, - этот народ, не желавший покоряться московским порядкам, как он доказал это восстанием 1669 г. И одновременно, отдавая в неволю старшине народ, отдавало старшину в руки московского правительства. Вершители московской политики хорошо понимали, какое впечатление на старшину будет производить сознание, что ключи к ее экономическому положению лежат в руках Москвы и последняя во всякое время может поднять против нее этот порабощенный народ.
Московское правительство знало, что делало, щедро раздавая поместья старшине за верную службу и утверждая гетманские пожалования, оно налагало этим прочное иго на старшину. Но иго это было сладко, и старшина с удовольствием принимала его и легко шла в нем тем путем, какой указывало ей московское правительство. Она превращалась в помещичий класс, захватывала земли, свободные перед тем или считавшиеся войсковыми; закрепощала крестьян и казаков и верно служила московскому правительству за содействие в этого рода делах. И такую же линию ведут гетманы -избранники старшины - Самойлович и Мазепа. Покорно подчиняясь московской власти и исполняя ее волю, они служили интересам старшины, содействовали ей в этом процессе присвоения войсковых земель и закрепощения населения, не задумываясь над тем, какой опасный разлад создавал этот новый общественный процесс на Украине. Эпоха Самойловича и Мазепы, охватившая в сумме почти сорок лет - тяжелые годы, когда решалась судьба свободного строя, созданного великим восстанием 1648-49 гг., - именно ознаменовалась созданием, на развалинах этого незавершенного свободного строя, новой неволи украинского населения, разрушившей затем все остатки и начатки свободного политического строя.
Шло это двумя указанными путями - захватом земель и закрепощением населения. После великого восстания 1648-49 гг., по изгнании помещиков, в Левобережной Украине образовалось огромное количество свободных земель, которые население занимало свободной заимкой, образуя поселения, хутора, обрабатывая столько земли, сколько могло осилить, и создавая совершенно новые экономические отношения и нормы. Однако хотя казалось, что весь старый, панский строй был «скасован казацкой саблей», остатки его пережили восстание, и когда пронеслась первая буря, они сейчас начали оживать и разрастаться, заглушая первые всходы нового, еще слабого, неоформленного строя. Остались поместья православных монастырей и церквей, по-старому хозяйничавших в них. Сохранили свои поместья некоторые шляхтичи, присоединившиеся к казачьему войску и выпросившие себе пожалования на свои поместья от царского правительства. По их примеру начали испрашивать себе грамоты на поместья и казацкие старшины.
Заняв место польской шляхты в управлении краем, казацкая старшина, как уже было отмечено, склонна была считать себя привилегированным классом, призванным занять место шляхты в общественно-экономических отношениях. Старшинские роды принимают шляхетские гербы, отыскивают или сочиняют себе родословные, выводя свой род от различных шляхетских родов Польши и Литвы. Вследствие отсутствия законов, упорядочивавших новые общественные и экономические отношения, они в своей юридической практике - в судах городских и казацких, и в практике административной обращаются к старым сборникам законов - Литовскому Статуту, немецкому магдебургскому городскому праву, и из них старые понятия о владельческих правах начинают проникать в новые отношения, пропитывают их и подтачивают самые основы нового строя, и постепенно вводят его в старые колеи. На основе этих старых норм росли и укреплялись права старшины на землю и претензии на крестьянское неказачье население. Свободные, незанятые земли старшина присваивала без всяких формальностей, подобно тому, как делали это казаки и крестьяне - только заимки свои производила в гораздо больших размерах, рассчитанных не на работу собственных рук, а на крестьянскую, крепостную. Не удовлетворяясь землями пустопорожними, старшины выпрашивают от гетмана, полковников, а то и от царского правительства земли населенные, на которых жили свободные крестьяне и хозяйничали на своих землях, как на собственных. Неожиданно эти крестьяне со своими землями оказывались в руках «пана» - старшины, и если этому пану удавалось получить пожалование за какую-нибудь заслугу от царского правительства - судьба их решалась навеки подобно тому, как в польские времена пожалование сейма или короля отдавало земли и их свободных поселенцев во владение польского шляхтича.
Уже в 1687 г. за старшиной огулом было утверждено все, что успела она выпросить за это время у гетмана. Старшина добивалась тогда, чтобы царское правительство и на будущее время дало свою санкцию на все пожалования, какие будут сделаны гетманом и высшей старшиной, а также на земли купленные, но на такое общее подтверждение будущих приобретений старшины московское правительство не согласилось, предоставляя заинтересованным испрашивать каждый раз отдельное подтверждение, а значит, и снискивать расположение московского правительства специальными услугами. Низшая старшина, не имевшая возможности заявить себя заслугами перед царским правительством, принуждена была обходиться без царских подтверждений, довольствуясь фактическим владением, а также расширяла свои захваты покупкой, «покупала» от крестьян и казаков их земли за бесценок, пользуясь тяжелыми временами, или стеснив всячески владельца, даже просто принудив к продаже - так что формой покупки прикрывалось очень часто полное насилие. Так как казаки, собственно, не имели права продавать свои земли, то предварительно они обращались в крестьянское состояние, иногда против их воли. Особенно часто старшина стала прибегать к этим операциям позже, после Мазепы, когда не стало свободных земель.
Благодаря применению всех этих способов в руках старшины собралась огромная масса земель. Действительно, негде «стало бидному казаку и коня попасти». А между тем смуты и войны в 1660-70 гг. гнали вce новые и новые массы населения с правого берега в Гетманщину. Здесь этот народ, не находя свободных земель, должен был селиться на землях панских, церковных, старшинских, принимая на себя разные обязанности, дани и работы в пользу своего «пана». Сначала их скромно называют «пидсусидками», но затем в полную силу входит обыкновенное «подданство».
Уже при Самойловиче старшина без церемоний начинает говорить о подданских повинностях людей, живших на ее землях, и те повинности, которыми облагались новые поселенцы, начинают переноситься и на старых владельцев, живших на своих землях и доставшихся какому-нибудь «пану» - старшине в составе целого именья - в собственность или владение, связанное с войсковой должностью (такие имения, связанные с какой-нибудь должностью, назывались ранговыми). Для этого уравнения повинностей старшина старается преградить дорогу крестьянам в казачество - совершенно так, как польские помещики перед восстанием Хмельницкого. После восстания 1648 г. вольно было записываться в казаки каждому, кто хотел и имел возможность служить на свой счет в войске. Теперь заводится «компут» (реестр), и лицо, не вписанное в этот компут, не могло сделаться казаком, а оставалось «посполитым», крестьянином. Эти крестьяне облагаются данями и податями, а если они оказывают сопротивление, то их разными способами стараются выжить, устранить с их земель, на которых они чувствовали себя собственниками, а на их место поселяли новопришедших на условиях, которые им ставились «паном», или без условия - «так, как все»; и так понемногу крестьянское население подводилось под новые крепостные порядки.
Правление Самойловича, когда население неудержимо двигалось из правобережных земель в левобережные, а затем перегонялось и силой - было именно периодом, когда гетманское правительство начинает, со своей стороны, также приводить крестьянское население к «обыклому послушенству» их панам. В эти времена «послушенство» это не было еще тяжело: крестьяне должны были помогать при покосе, устраивать запруды для мельниц и тому подобное. Но раз взяв крестьян в свои руки, преградив им заставами дорогу назад на Правобережье, новые помещики повели дело быстро, и уже в универсалах Мазепы первых годов XVIII в. признается законной панщиной - два дня в неделю, и кроме того, овсяная дань, и это для крестьян, живших на своих землях, не бывших «пидсусидками».
Конечно, эта новая панщина сильно раздражала крестьянство, у которого еще свежи были воспоминания о том, как оно хозяйничало на вольной земле, не зная панов. Горькая злоба поднималась в нем против старшины, так хитро и быстро умевшей захватить все в свои руки. Особенно раздражено было население против гетмана Мазепы, подозревая, что это он, как шляхтич и «поляк», как его называли, решил завести на Украине польские панские порядки. С большим подозрением относилось оно и ко всем мероприятиям и действиям старшины, но не видело в развивавшемся перед его глазами общественном прогрессе руки московского правительства и даже готово было верить, что все это происходит против его воли. С особенной также симпатией относилось оно к вождям правобережного казачества, в особенности к Палию, почитая его как верного представителя свободолюбивого и вольного казачества в противоположность Мазепе.
Мазепа и старшина не понимали значения этих настроений или не умели их предотвратить. Зная народное неудовольствие и недоверие, они не доверяли даже казакам и наряду с казацкими полками заводили себе наемные полки, из всякого сброда - так называемых «сердюков» и «компанейцев»; просили также у московского правительства московского войска для Украины. Но не предпринимали ничего, чтобы устранить причины народного неудовольствия, и их отчуждение от народа и простого казачества все усиливалось и дало им себя очень сильно почувствовать позже, когда им пришлось встретиться с московским правительством, на буксире которого они так долго и спокойно плыли.
Первые годы гетманства Мазепы являлись как бы продолжением гетманства Самойловича. Продолжалось созидание при помощи московского правительства и гетманского «регимента» помещичьего, старшинского класса, и последний, как и сам гетман, со всяческой точностью держались московского курса. Тогдашние московские смуты грозили разными неожиданностями; в происходившей борьбе партий царя Петра и царевны Софии трудно было угадать, за кем будущность, кого держаться; но Мазепе посчастливилось благополучно выйти из этих затруднений. Его покровитель князь Голицын пал в следующем же году после нового, также неудачного похода на Крым; но Мазепа, участвовавший в походе, не только не попал в беду вместе с ним, а случившись в Москве в момент его падения, приобрел расположение Петра, исходатайствовал возвращение из конфискованного имущества Голицына денег, которые заплатил ему за свое избрание, а для своих родных и близких, для всей своей партии при оказии нового царствования испросил множество разных пожалований на поместья, пролившихся вешним дождем на старшинские души, располагая их к сугубой верности и «службе великому государю».
Все это делало положение Мазепы очень сильным. Вместе с тем, пользуясь громадными средствами, какие предоставило ему наследство после Самойловича и всякие войсковые доходы, Мазепа очень энергично принялся за церковное строительство, щедро жертвуя на духовные и просветительные цели. Как бы для того, чтобы опровергнуть наговоры врагов, что он человек чужой, окатоличившийся, «лях», Мазепа предпринимает грандиозные для того времени, главным образом церковные, постройки, наделяет важнейшие, наиболее чтимые украинские монастыри и церкви богатыми роскошными строениями, иконами, драгоценной утварью, свидетельствуя на всяком месте перед глазами народа свою набожность, преданность украинской народности и культуре, а вместе с тем свою славу, могущество, богатство. Даже после того, как эта украинская церковь, так щедро одаренная им, вынуждена была, по указу царскому, проклясть его и отречься от него, и всякие воспоминания о Мазепе были старательно сглаживаемы и уничтожаемы, и теперь еще вся Украина полна различных памятников небывалого гетманского усердия к церкви и ко всему тому, что в те времена подходило под понятие национальной украинской культуры. В церкви Гроба Господня в Иерусалиме в большие праздники до сих пор вместо антиминса употреблялась художественно гравированная (вероятно, итальянской работы), серебряная доска, пожертвованная «подаянием ясновельможного его милости пана Иоанна Мазепи, российского гетьмана» - как значится на ней.
Без сомнения, духовенство, старшина и вся украинская, так сказать, «интеллигенция» того времени усердно прославляли такого щедрого и тароватого гетмана, и если бы не позднейшая катастрофа, он остался бы в памяти украинского народа, как незабвенный покровитель украинской духовной и культурной жизни. Однако все это не уменьшало недовольства гетманом, поскольку его считали виновником общественных и экономических явлений, вызывавших недовольство и раздражение среди населения. В этой области Мазепа не выказал достаточной проницательности, хотя разные происшествия настойчиво обращали его внимание на эту сторону, начиная с упомянутых бунтов и восстаний, поднявшихся в войске и на Украине против старшины после свержения Самойловича. Мазепа со старшиной обратились к террору: замешанных в этих беспорядках хватали и подвергали жестоким наказаниям, от палок до смертной казни, в различных тяжелых формах включительно, и после этого «станула в мире тишина и безбоязненное людэм тамошним мешканэ», - как записывает современник Величко. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы старшина не задумывалась над причинами народного неудовольствия, однако не находила иных способов к его устранению, кроме упразднения аренд, введенных в 1678 г. при Самойловиче с царского соизволения для военных надобностей, а главным образом для содержания наемного войска, которым окружал себя гетман и старшина ввиду враждебного настроения крестьянства и рядового казачества. Отдавалось в аренду винокурение, торговля водкой, продажа табака и дегтя, и хотя при этом было оставлено право свободного винокурения для собственного потребления. Крестьяне имели право выкуривать ежегодно один котел водки для своего употребления, казаки - по два, а пиво и мед могли варить в неограниченном количестве. Но все-таки эти «оранды» вызывали большое неудовольствие в народе. Поэтому решено было теперь изыскать иные источники доходов, а аренды отменить; но так как новых источников не нашли, а подушный налог ввести не решались, чтобы не раздражать население еще сильнее, то в конце концов аренды продолжали существовать и были отменены только некоторые пошлины: без наемного войска и старшина и гетман находили невозможным поддерживать «безбоязненне мешканнэ» свое. На этом гетман со старшиной и успокоились, но народ не успокоился, хотя и не отваживался поднять восстание против строя, обставленного компанейскими и московскими полками.
Интересным симптомом тогдашних настроений являются попытки восстания, предпринимавшиеся Петриком Иваненко в 1692-96 гг. Это был канцелярист войсковой канцелярии, вынужденный по каким-то причинам укрыться в 1691 г. на Запорожье и пытавшийся после этого поднять запорожцев на борьбу с Мазепой за освобождение украинского народа от «новых панов». Сечь, как при Самойловиче, так и при Мазепе, была враждебно настроена к гетманскому и старшинному правлению и к московскому правительству, на которое опирался новый строй. Кошевой запорожский Гусак жаловался в письмах к Мазепе, что теперь в Гетманщине бедным людям стало хуже, чем при поляках, так как кому и не надо, и тот завел себе подданных, чтобы ему сено и дрова возили, печи топили, чистили конюшни (совершенно те же жалобы, какие раздавались по адресу польского режима перед восстанием Хмельницкого). Петрик, зная настроение Запорожья, надеялся поднять запорожцев, и кроме того, получить помощь от крымского хана. Московское правительство, а с ним и Гетманщина продолжали стоять на военной ноге по отношению к Крыму и Турции, и хан признал Петрика украинским гетманом и обещал помощь для освобождения Украины, чтобы княжество Киевское и Черниговское со всем войском Запорожским и народом малороссийским со Слобожанщиной и Правобережьем стало отдельным государством; Крым будет защищать его от врагов, а за это казаки не будут препятствовать крымцам нападать на московские земли.
Запорожцам Петрик говорил: «Я стою за посполитый народ, за бедных и простых - Богдан Хмельницкий освободил малороссийский народ из ляшской неволи, а я хочу освободить его из новой неволи от москалей и своих панов». Обещал, что весь украинский народ восстанет с ним: «Я, пане кошевой, ставлю свою голову, - прикажите меня на части рассечь, если вся Украина, начиная с самой Полтавы, не поклонится тебе; возьми только тысяч шесть орды, да и иди! Думаешь, не помогут нам братья наши «голоколенки» с бедными людьми, которых едва живьем не едят сердюки, арендари (откупщики) да те «дуки», которым цари вольности понадавали? Да они, как только услышат, что ты двинулся с войском из Сечи, то сами этих чертей панов подавят, и мы уже придем на готовый лад. А гетман сейчас же удерет в Москву, потому что там вся душа его, а здесь, в войске Запорожском, одна только тень...»
От этих вестей про Петрика пошли по Украине толки, не на шутку встревожившие гетмана и старшину. Народ похвалялся: когда придет Петрик с Запорожским войском, пристанем к нему, побьем старшину, арендарей и сделаем по-давнему, чтобы все были казаками, а панов не было. Мазепа беспокоился, просил прислать московское войско, так как он опасается, что если двинется сам, то начнется восстание. Но опасения не оправдались. Хотя запорожцы и сами питали те же чувства к Мазепе и старшине, однако не имели большого желания идти с Петриком на Украину; кроме того, им претила мысль сделаться союзниками крымцев. Летом 1692 г. Петрик получил помощь от хана и с татарами пошел на Украину. Приглашал и запорожцев идти на освобождение Украины от Москвы, задумавшей вконец поработить украинский народ, - для этого и отдают людей в подданство старшине, «чтобы люди наши в этом тяжелом подданстве замужичели и оплошали и не смогли сопротивляться, когда Москва захочет исполнить свои замыслы: посадить своих воевод и обратить нас в вечное рабство». Но сечевое «товариство» не присоединилось к Петрику, позволило только идти желающим, а таких собралось немного. Воззвания Петрика, разосланные в пограничные украинские города, также не оказали действия: гетманские войска уже стояли на границе, и когда население увидело, с какими слабыми силами идет против них Петрик, оно не осмелилось подняться. Петрик вынужден был возвратиться с самого пограничья, и после этого неудачного начала вера в возможность восстания среди народа упала еще больше. В 1693 и 1696 гг. Петрик снова делал попытки поднять Украину, но имел с собой одних татар, и в последний поход его убил один казак, чтобы получить награду, обещанную Мазепой за его голову - тысячу рублей.
Но настроение от этого не улучшилось. В Сечь продолжала уходить масса всякого бедного, неимущего, недовольного населения, напрасно гетман велел своим «компаниям» стеречь и не пускать туда людей. Продолжали раздаваться из Сечи угрозы, что сечевики пойдут на Украину бить панов и арендарей, и Мазепа признавался перед царем, что «не так страшны запорожцы, как целый украинский посполитый народ», весь проникнутый своевольным духом, не желающий быть под гетманской властью и ежеминутно готовый перейти к запорожцам. Когда в 1702 г. гетман хотел двинуть полки против сечевиков под предводительством нового кошевого Гордиенко, угрожавших «найти себе другого пана», полковники воспротивились этому походу, боясь, чтобы с выходом их полков не поднялось восстание на Украине.
Точно так же уходило население и в другую сторону - за Днепр к Палиевым казакам, с 1689 г. начавшим подниматься против соседней шляхты, угрожая «прогнать ляхов за Вислу - чтобы и нога их тут не стала», и действительно, быстро расширявшим свою казачью территорию во все стороны, изгоняя помещиков. Поляки пробовали усмирить это казачество, а по окончании войны с Турцией в 1699 г. постановили упразднить его совсем. Но Палий с другими полковниками не повиновались, захватили самые важные польские крепости в этой местности Немиров и Белую Церковь и не на шутку собирались воевать с Польшей. И это привлекало людей, недовольных порядками в Гетманщине. Палий становился народным героем, и Мазепа уже начинал опасаться его сильнее, чем перед тем Петрика, боясь, что от него может пойти восстание по всей Гетманщине. «У всех одна мысль - идти за Днепр, и из этого может выйти большая беда», - писал гетман в Москву.- И казаки, и посполитые - все на меня сердиты, все кричат в один голос: вконец пропадем, заедят нас москали».
Категория: Мои статьи | Добавил: hohol (02.05.2010)
Просмотров: 848 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Приветствую Вас Гость