| Главная » Статьи » Мои статьи |
| Хотя гетману Жолкевскому в 1590-ых гг. не удалось окончательно истребить казаков, как он замышлял, однако лубенский погром все-таки придавил казачество. Оно было согнано с «волости», заставами был прегражден ввоз припасов на Запорожье, и законом сейма отменены были все права казацкого войска и его организация. А хуже всего было, что среди самого казачества под влиянием этого гнетущего упадка начинается опасное раздвоение; внутренняя борьба, более решительная часть казачества начинает борьбу с более умеренными, примирительно настроенными элементами, стремившимися задобрить правительство и восстановить прежние отношения. Это было продолжение предыдущего разлада между запорожцами и наливайковцами, но теперь оно выливалось в более резкие формы, чем раньше, так что доходило до кровавых битв между обеими партиями, и одна против другой искала помощи у самого польского правительства, прося, чтобы оно от себя назначило им старшего. Поляки радовались этому раздору; пусть друг друга погрызут - покорнее будут. Но смута недолго продолжались. Славный гетман Самойло Кишка объединил казачество; рядом походов в 1599 г. - на море и на Молдавию - он поднял дух казацкого войска, а затем наступили события, принудившие само правительство обратиться к казакам и просить у них помощи. Перед тем казацкие гетманы, правившие войском после лубенского погрома Василевич, Нечковский, Байбуза старались расположить правительство к казакам разведочной службой - добывая вести о татарах: Польша ни с кем не воевала и в казачьей помощи не нуждалась. Но весной 1600 г. господарь Валахии Михаил напал на польского вассала, господаря молдавского Могилу, желая отнять у него Молдавию. Польское правительство вступилось за Moгилу и признало на помощь казаков. Самойло Кишка, которого народная память знает только как героя казачьего бунта на турецкой каторге и освобождения казаков-невольников из турецкого плена, заслуживает гораздо большей памяти как искусный политик, сумевший оценить значение момента и использовать его для того, чтобы возвратить казачеству отобранное у него после лубенского погрома. Когда польский гетман Замойский послал казакам приглашение к походу в Молдавию, Кишка не обратил внимания на этот призыв; подождал, пока попросил их сам король, после того как осудил их на полное уничтожение и объявил изменниками. Король вынужден был теперь самолично обратиться к этим изменникам. Кишка ответил, что рад служить, однако, в поход не спешил. В польских кругах начался ажиотаж; искали, кого бы послать к казакам, как бы склонить их к походу. В конце концов Кишка дал знать королю, что казаки в поход пойдут только при условии, что с них будет снято осуждение, наложенное на них без вины, возвращены давние права и вольности, и на будущее время казачество будет обеспечено от всяких притеснений со стороны старост и других чиновников. Однако казаки, заявлял он, пойдут в поход, не ожидая исполнения этих пожеланий, так как полагаются на короля, что он их желания исполнит. И действительно, они пошли в поход. Война была непродолжительная; но не успела она окончиться, как началась новая, гораздо более тяжелая - со шведами в Ливонии. Снова польское правительство вынуждено было просить казаков, чтобы они не уклонялись и от этой новой войны. Кишка снова повторил казацкие требования, и сейм на этот раз пошел им навстречу, издав закон, которым отменялось прежнее уничтожение казачества, снималось с него осуждение и, хотя с разными оговорками и ограничениями, возвращались старые права. Это было очень ценное начало, и Кишка употребил все свое влияние и значение у казаков, чтобы склонить их к этой далекой и неприятной кампании и удержать до конца на театре войны. Действительно, казакам в этой далекой и опустошенной стране приходилось тяжело. Они потеряли много людей, лошадей, всякие припасы (местному населению также приходилось от них достаточно солоно). Сам Кишка погиб, убитый при осаде Фелина. Несколько раз потом переменялись гетманы, будучи не в силах облегчить положение казацкого войска в этих тяжелых условиях войны, но все-таки казаки выдержали до конца, чтобы не уйти «со службы королевской» и не утратить своих прав на разные льготы и свободы на Украине, которых они домогались ценой своей службы. И действительно, вернувшись затем на Украину с этой войны в 1603 г., казацкое войско потребовало, чтобы с ним считались наравне с польским войском и не вводили на Украину польских войск; далее за свою службу казачество требует полной свободы и прав, подобных тем, какими пользуется шляхта. Оно снова становится господином положения на Поднепровье, как перед лубенским погромом. В современной переписке на каждом шагу встречаемся с жалобами шляхты, что казачество «берет верх», своевольничает, и нет для него никакой удержки и обуздания. Шляхта призывала правительство, чтобы оно усмирило казаков, но обстоятельства не давали для этого возможности. В это время группа магнатов Украины и Польши занялась царевичем Дмитрием, объявившимся на Украине; они рассчитывали извлечь разные выгоды из московской смуты, и сам король разделял эти планы, но, не желая на первых порах вмешивать в это предприятие Польшу, ставил дело так, что Дмитрия поддерживают эти магнаты частным образом, а военной силой главным образом должны были послужить казаки. Начиная с 1604 г., разные агенты с молчаливого разрешения правительства собирали казаков в поход на Московию, увлекая их перспективами московской добычи. Казаки не оставались глухи на эти приглашения. Многотысячные отряды их шли в московские земли и, действительно, возвращались на Украину с богатой добычей, а на их место шли все новые и новые партии. Московская смута, продолжавшаяся с 1604 г. почти десять лет, сделала Московское государство добычей разных авантюристов. Один за другим появлялись различные самозванцы, называвшие себя московскими царевичами или царями, и с отрядами польской и литовской шляхты, донских и украинских казаков разоряли московские земли и собирали добычу. Горели московские города, а на Украину, в Литву и Польшу бочками отвозились московские деньги, возами дорогие одежды, парчовые кафтаны, собольи шубы. В конце концов, видя окончательный разгром Москвы, король решил сам идти в поход на Москву в надежде завладеть Московским государством, но польский сейм не захотел ассигновать ему кредитов на это предприятие, и снова, уже от самого короля, разные агенты его отправились созывать казаков в поход на Москву в 1609 г. Охотники находились не сотнями и тысячами, а десятками тысяч. Но чего это стоило! Люди, прибивавшиеся к казакам, считали, что раз они служат королевскую службу, то они уже люди свободные, никому не подчиненные - ни они, ни их семьи, ни хозяйства не знают, ни пана, ни какого-либо начальства, кроме казачьей старшины. С каждым новым призывом на королевскую службу нарастали новые массы этого свободного, оказаченного люда. Не ограничиваясь московскими походами, казаки в это время предпринимают походы на земли татарские, турецкие и молдавские, отправляются в морские экспедиции. Известий о них мало, и лишь случайно известно, например, о большом походе 1606 г., когда казаки взяли десять турецких галер со всеми припасами, напали с моря на Варну, завоевали город и забрали добычи более чем на 180 тыс. червонцев. Затем осенью 1608 г. казаки взяли с помощью какой-то хитрости Перекоп, разрушили и сожгли. На следующий год они на 16 чайках отправились на устье Дуная, сожгли и разграбили тамошние города: Измаил, Килию, затем Белгород, но не успели забрать с собой добычу, так как на них в это время напали турки. Эти упоминания, так как они, со своей стороны, свидетельствуют о военной энергии казачества, дававшего себя чувствовать соседям и одновременно распространявшего свободные формы общественных отношений на Украине, разбивая устои крепостничества и шляхетского режима. В это именно время, когда само польское правительство старалось извлечь из украинского населения возможно больше казацкой силы, нарастает та огромная масса «непослушных» мещан и крестьян, с которой нас знакомили переписи второго и третьего десятилетий XVII в., и Восточная Украина, поднепровская и заднепровская, казачится чуть не поголовно, выходя из повиновения помещикам и королевским старостам, а силы казачества растут непомерно. Казацкий строй в это время уже достаточно выработался и определился. Он, впрочем, и не отличался большой сложностью, но при своей простоте и свободном характере обладал большой силой и могущественно господствовал над душой и телом казачьего братства. В этом проявились удивительные задатки украинского населения к организации - способность простыми средствами, с первобытным, необработанным материалом достигать таких выдающихся результатов. Главный центр казачьей организации все еще лежит на днепровском Низу, вне пределов досягаемости польской шляхты, властей и войск, и здесь на свободе развивается казацкое устройство. Центром его является Запорожская Сечь (Сич, Сича), переносимая то на тот, то на другой из мелких днепровских островов. Она распоряжается казачьими силами, разбросанными на Запорожье и расселенными на волости. О крепостях или постоянных укреплениях нет известий, упоминаются только валы и засеки. В укромных местах припрятывались пушки и разные военные принадлежности. Казацкая артиллерия была невелика, но отличалась большой исправностью. Упоминается войсковая музыка - войсковые трубачи, сурмачи и довбыши, бившие в котлы и барабаны. Были военные знамена, бережно сохранявшиеся. Была войсковая казна, войсковые конские табуны, войсковые лодки и разные суда, захваченные у турок. Вся численность казацкого войска исчислялась в 1590-х гг. в 20 тысяч. Погром 1596 г. уменьшил его численность, но с первым десятилетием XVII в. она снова возвращается к прежнему и продолжает затем возрастать. Но большинство казаков проживало и хозяйничало «на волости»; на Низу весной и летом находилось по несколько тысяч казаков, приготовляясь к походам или занимаясь различными промыслами: рыболовством, охотой, соляным промыслом; вели также торговлю с татарами и турками в определенных пограничных городах. На зиму расходились по разным местам «волости», и мало кто оставался в зимовках. Несколько сот казаков оставалось на Сечи для охраны артиллерии и военных припасов. Зимовать было нелегко. Приходилось жить в куренях, кое-как устроенных из лозы или дерева, и прозимовавшие здесь несколько зим считались особенно испытанными и опытными товарищами. Войско делилось на полки. Официально считалось в начале XVII в. четыре полка, и в каждом по 500 душ - столько считалось казаков на службе польского правительства. В действительности и полков этих было больше, и казаков в них бывало неодинаковое число, иногда по несколько тысяч (например, в Хотинской войне казачье войско имело 11 полков, и в некоторых полках число доходило до 4 тысяч казаков). Полком правил полковник. Каждый полк имеет свое знамя, своего трубача и довбыша. Полк делится на сотни, сотни на десятки или иначе, курени. Куренями правят атаманы, сотнями сотники. Разные поручения гетмана исполняют есаулы. Артиллерией заведует обозный, ее местопребыванием считается город Терехтемиров со своим старым монастырем, пожалованным казакам Баторием для приюта увечных и для военных надобностей; но так как он был слишком удален от Запорожья и слишком доступен для польских властей, то обыкновенно артиллерия стояла поближе к Низу, а не в этой официальной казачьей столице. Войсковой канцелярией заведовал писарь. Бумаги от имени войска скреплялись войсковой печатью. В своих письмах войско обычно называет себя «войском Запорожским», но часто употребляет также такие обозначения, как «рыцарство Запорожское», или «рыцарство войска Запорожского»; в полномочии, данном казацким послам для переговоров с императором, войско называет себя «вольным войском Запорожским». Сами себя казаки называли «товарищами», а все войско «товариществом». С польской стороны казаков называли вежливо «молойцами» (молодцами), «панами молойцами». Во главе казацкого войска стоит выборный старшина, которого обыкновенно называют гетманом, часто и сами они именуют себя так в письмах, не только адресованных к своим, но и к самому правительству, и даже к королю. Правительство же обычно называет их «старшими»: «старший войска Запорожского» - таково, собственно, официальное название казацкого вождя. Хмельницкий первый получил официальный титул гетмана, и до него этот титул официально принадлежал лишь главнокомандующим польскими и литовскими войсками. Казаки очень дорожили правом избирать себе старшого: это была основа казацкого самоуправления. Правда, начиная с первой реформы 1570 г., правительство назначало от себя разных начальников над казацким войском, но войско смотрело на них, как на комиссаров, назначенных правительством для сношения с казаками, и к управлению войсковыми своими делами их никогда не допускало. Исключительным случаем была просьба казаков, во время усобицы после лубенского погрома, чтобы правительство само назначило им старшого. Когда позже в 1617-19 гг. правительство хотело действительно от себя назначить казацкого старшого, казаки воспротивились этому решительно и упорно и допустили только утверждение правительством старшого, избранного казацким войском; однако считали выбор своего гетмана действительным независимо от того, утвердило ли правительство этот выбор или нет, и избирали и свергали своих гетманов, не справляясь с желаниями и видами правительства. Все важнейшие вопросы обсуждаются всей старшиной или «радой» всего войска. Это соправительство гетмана, старшины и войсковой рады подчеркивается в принятых формулах войсковых актов, где выступает не один гетман, а старшина и войско. Пример такой пространной формулы дает, например, письмо гетмана Кишки к королю в 1600 г., где он в конце подписывается гак: «Самойло Кишка гетман, полковники, сотники и все рыцарство вашей королевской милости войска Запорожского». В действительности роли гетмана и рады и их отношения, конечно, были неодинаковы, зависели от обстоятельств, а главное, от личных качеств гетмана, его таланта и влияния. Чем способнее был гетман, тем меньше значения имеет рада; когда войско начинало на всяком шагу совещаться, особенно где-нибудь в походе, то это значило, что войско не питает доверия к своему вождю, что последний не имеет достаточного влияния, не умеет себя поставить надлежащим образом. Гетман, чувствующий свою силу и уверенный в себе, предоставляет на обсуждение войсковой рады только то, что сам чет. Вне рады он правит абсолютно и самовластно, имеет право над жизнью и смертью каждого, и войско вполне и безгранично повинуется ему. Это соединение самого широкого казацкого самовластия с таким необыкновенным подчинением и дисциплиной чрезвычайно удивляло посторонних. С одной стороны - грозный гетман, ведущий одним словом войско, по своему усмотрению посылающий людей на смерть и одним движением могущий предать смертной казни каждого, с другой стороны рада, обращающаяся чрезвычайно бесцеремонно со своей старшиной и с самим гетманом, покорно унижающимся перед ней; при этом совещания рады проходят беспорядочно, с криком, шумом, без каких-либо определенных форм обсуждения и голосования: присутствующие кричат, ссорятся, бросают шапки, под влиянием первого впечатления отстраняют гетмана, а гетман кланяется и унижается перед толпой. Но это пережитки прошлого; организация отвердевает и крепнет по мере того, как увеличивается и разрастается. Власть гетмана растет и окружается внешними формами уважения. Факты устранения гетмана на раде встречаются все реже, и над внешними формами крайней простоты, дававшей верховному своему вождю в знак власти не драгоценную булаву, а простую «камышину», создается тот высокий дух рыцарского самоотречения, так поражавший и очаровывавший посторонних. «В них нет ничего простого, кроме одежды», замечает француз Боплан, служивший у польского гетмана Конецполъского, непримиримого врага казаков. «Они остроумны и проницательны, предприимчивы и великодушны, не жадны к богатству, но чрезвычайно ценят свою свободу; сильные телом, они легко переносят жар и холод, голод и жажду. На войне выносливы, отважны, храбры и даже легкомысленны, так как не ценят своей жизни. Рослые, проворные, сильные, они обладают хорошим здоровьем и даже мало подвержены болезням; очень редко умирают от болезней, разве только в глубокой старости; большей частью оканчивают жизнь свою на ложе славы - на войне». Московские смуты, богатая московская добыча, вербовка казаков разными вельможными добытчиками для походов в Московию, и, наконец, действия самого правительства развили военные силы казачества до небывалых размеров. По словам Жолкевского, под Смоленск, когда его осаждал король в 1609 г., пришло 30 тысяч казаков, и затем еще прибывали новые отряды, а другой очевидец насчитывает всего казачества, бродившего в ту зиму в московских землях, свыше сорока тысяч: «запорожских казаков в различных местах Московии страшное множество, насчитывали их более чем на 40 тысяч, и все больше их прибывало: чуть ли не со всем кошем вышли из Запорожья и службу королю служили большую», - говорит он. Что не все казачество находилось тогда в московских землях, само собой разумеется, и эти сорок тысяч «запорожцев» в Московии дают понятие об огромной массе оказачившегося населения Украины того времени. С концом 1612 г. московская смута начала утихать, в 1613 г. казачьих и всяких других добытчиков начинают изгонять из Московских земель окончательно. Огромная масса военного казачества, привыкшего за столько лет к беспрерывной войне и добычничеству, ищет себе новой арены, бросается в турецкие и молдавские земли, а еще более - на море. Практиковавшиеся и раньше довольно часто морские походы достигают теперь небывалых размеров и неслыханной отваги; 1613-1620 гг.- это героический период казацких морских походов, когда казаки на своих убогих чайках шныряли по всему Черному морю, не давая покоя Оттоманской Порте, перед которой дрожал тогдашний европейский мир, и доводя до бешенства всемогущих турецких султанов, не чувствовавших себя в безопасности от этой казацкой голи даже в своих стамбульских дворцах. В это время украинское казачество приобрело себе всемирную славу благодаря своей несравненной отваге и сноровке. Современный турецкий историк, описывая морские походы казаков, говорит: «Можно смело сказать, что во всем свете не найдется людей более смелых, которые менее заботились бы о жизни, меньше боялись бы смерти; опытные в морском деле люди рассказывают, что эта голь своей ловкостью и отвагой в морских битвах страшнее всякого врага». А французский посол в Стамбуле, бывший свидетелем казацких походов, не находит слов похвалы казачьей храбрости и советует своему правительству не пожалеть каких-нибудь 50 тысяч талеров, чтобы с казацким флотом парализовать совершенно турецкие силы и не дать им выйти в Средиземное море, где турки воевали тогда с Испанией. Поражали в особенности те ничтожные средства, с какими казаки вступали в борьбу с могущественным турецким флотом. Вот что рассказывает упомянутый уже Боплан о морской технике казаков. Прежде всего высылают они на Запорожье всякие принадлежности, необходимые для похода и для постройки лодок, затем отправляются сами на Запорожье и занимаются постройкой лодок. За одну принимаются человек шестьдесят и изготовляют в две недели, так как они мастера на все руки. Основой служит ивовый или липовый челн длиной в 45 футов, на него набивают из досок борты так, что получается лодка в шестьдесят футов длины, 10-12 футов ширины и такой же глубины. Кругом челн окружается валиком из плотно и крепко привязанных пучков камыша. Затем пристраивают два руля, сзади и спереди, ставят мачту и с каждой стороны по 10-12 весел. Палубы в лодке нет, и при волнении она вся наполняется водой, но упомянутый камышовый валик не дает ей тонуть. Таких лодок в течение двух-трех недель 5-6 тысяч казаков могут изготовить до 100. В каждую лодку садится 50-70 человек. На бортах лодки укрепляются 4-6 небольших пушек. В каждой лодке квадрант (для определения направления пути). В бочках провиант - сухари, пшено, мука. Снарядившись таким образом, плывут по Днепру; впереди атаман с флагом на мачте. Лодки идут так тесно, что почти касаются одна другой. На устье Днепра обыкновенно держат свои галеры турки, чтобы не пропустить казаков, но последние выбирают темную ночь во время новолуния и прокрадываются через камышовые заросли. Если турки заметят их, начинается переполох по всем землям, до самого Стамбула. Султан рассылает гонцов по всем прибрежным местностям, предостерегая население, но это помогает мало, так как через 36-40 часов казаки оказываются уже в Анатолии (на малоазиатском побережье). Пристав к берегу, они оставляют около каждой лодки на страже двух казаков и двух помощников («джур»), а сами, вооружившись ружьями, нападают на города, завоевывают их, грабят, жгут, удаляясь от берега на целую милю, и с добычей возвращаются домой. Если случится им встретить галеры или другие корабли, они поступают так. Чайки их подымаются над водой только на 2,5 фута, поэтому они всегда скорее замечают корабль, чем тот их заметит. Увидев, они опускают мачту, заходят с запада и стоят так до полночи, стараясь только не упустить из виду корабля. В полночь гребут изо всей силы к кораблям, и половина их готовится к бою, чтобы, причалив к кораблю, броситься на абордаж. Неприятель внезапно видит 80-100 лодок вокруг корабля, казаки вдруг наполняют его своими людьми и овладевают. Завладев, забирают деньги и удобоперевозимые веши, также пушки и все, что не боится воды, а сами корабли вместе с людьми топят. | |
| Просмотров: 1395 | Рейтинг: 5.0/1 |
| Всего комментариев: 0 | |
Форма входа |
|---|
Категории раздела | |
|---|---|
|
Радио |
|---|
... |
|---|
Поиск |
|---|
Календарь |
|---|
Наш опрос |
|---|
Статистика |
|---|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |