На Кавказе их главной задачей была защита Кордонной линии, а это – 260 верст от Черного до Каспийского моря вдоль Кубани и Терека с их бесчисленными излучинами и поворотами. Линия состояла из простейших блокпостов, сделанных без единого гвоздя. Например, пикет на 3–10 казаков: плетенный из ивы шалаш с двойными стенками, наполненными землей, с небольшим рвом и каланчой с сигналами тревоги. Печи не было, в холод разводили костер прямо в шалаше. Батареи и кордоны были побольше, с фортификацией покрепче, пушками и гарнизоном соответственно 10–25 и 50–200 человек. Особых расходов все это не требовало, и на месте сожженных врагом блокпостов тут же строили новые. И вот при помощи этих «крепостей на курьих ножках» черноморцы должны были «вирно служыты, граныцю держаты». Пластуны, дислоцируясь по Линии своими товариществами, сдерживали опасного врага не столько с помощью укреплений, сколько «самими собою», непрерывно ведя наблюдение из потайных мест-секретов, стоя живым капканом на путях возможного проникновения; патрулировали в дебрях плавней по обоим берегам Кубани, открывая неизвестные и вновь появляющиеся пути в болотах, броды в пограничной реке, закладывая и проверяя лишь им известные метки, вовремя схватывая след врага. Современник писал: «Когда голодный волк и хищный горец идут на ночной промысел, казаки выходят из поста на обе его стороны и украдкой, вместе с ночными тенями залегают залогой (засадой) на берегу в опасных местах по два-три человека, становясь живыми сетями для ночного хищника. Эта залога – залог безопасности страны. Оставшиеся на посту держат коней в седле, находясь в готовности по первому выстрелу, далеко слышному в ночи, скакать кратчайшим путем к месту прорыва». Вечером, в полночь и на рассвете с постов выходили также конные разъезды по два-три человека, чутко и осторожно идя прибрежными тропками, известными только им, перекликаясь условным сигналом. При ожидании набега это делалось до шести раз в ночь. Разъезды учащались зимой, когда Черномория была совершенно открыта для горцев, свободно переходивших не только Кубань, но и болота, плавни, лиманы, летом непроходимые. По мере роста опасности кордонная стража усиливалась, патрули разъез-жали днем и ночью, за ружье брались все казаки. Линия заострялась на войну. Разведка Одним наблюдением из стационарных пунктов дело не ограничивалось. И в зной, и в стужу пластуны вели поиск по лесам и ущельям, ходили в глубокие рейды по земле врага, наблюдая за ним, беря языков, подслушивая разговоры, вовремя обнаруживая подготовку к набегу. Многие из них знали горские наречия и нравы, порой в аулах у них были приятели-кунаки, сообщавшие им замыслы противника (все сведения тщательно проверялись). А ведь шаг за Кубань был шагом на минное поле. Эти земли фактически были обширным военным станом с бедными саклями, населенными умелыми воинами, где царила невероятная бдительность и готовность: первый сигнальный дым днем, первый выстрел и гик ночью – и все уже при ружье, на коне, в сборе. Тем не менее, когда в горах еще не было русских укреплений, а среди горцев – союзников России, пластуны проникали в самое сердце гор, и сколько-нибудь заметные скопления людей в одном месте редко ускользали от их глаз. Бескорыстная самоотверженность заменяла продажные и часто лживые услуги информаторов. Истребительные команды Пластуны выполняли то, что сегодня называют «точечными ударами»: в нужный момент нападали на небольшие отряды горцев, готовивших набег, уничтожали вожаков, угоняли лошадей, лишая противника мобильности, решая проблему до ее возникновения! Их снайперское умение было очень востребовано. Вот эпизод из рапорта о происшествии в 40-е г.г. XIX века: у Верхнебарсуковского поста за Линию просочилась шайка «охотников за ясырем». Кордонные разъезды сымитировали наличие больших сил и, оттеснив абреков вглубь от Линии, загнали их в поросшую лесом балку. На призыв сдаться ответили выстрелы, так что шайку надежно блокировали, чтобы никто не ускользнул под покровом надвигающейся ночи. Из Ставропольской крепости вызвали десяток казаков с хорунжим, который распорядился «в шашки» (врукопашную) не ходить, не подвергать людей опасности. С ним были и три пластуна со своими штуцерами. Как только начало рассветать, хищники попытались вырваться из кольца. За дело взялись пластуны: постоянно двигаясь и приседая на колено, они начали стрельбу «на хруст». К восходу солнца вся банда из 14 человек была уничтожена. Или такой эпизод: 13 сентября 1854 года, на четвертый день пребывания в осажденном Севастополе, 120 пластунов под Балаклавой уничтожили тактикой «прохождения сквозь конный строй» два французских полуэскадрона, рассеявшись по полю и спокойно перестреляв всех мчавшихся на них кавалеристов. После боя еще шутили: «На Кавказе не такие рубаки, как эти, и сабли там получше, но мы не помним такого, чтоб пластун со штуцером в руках был изрублен в бою». Задачей пластунов было разблокирование осажденных объектов. Так, горцы числом до трех тысяч человек напали на Крымское укрепление, стоявшее за Кордонной линией. В помощь гарнизону атаман Бабич послал 40 пластунов. Часть абреков бросилась на блокпост, остальные – на пластунов, которые рассредоточились за деревьями, принесенными паводком, начав так называемое «отсиживание». Они били на выбор, спокойно, не торопясь, не теряя ни одного заряда. Горцы не могли их взять ни силой, ни хитростью, ни в конном, ни в пешем строю. После двухчасового боя, положив самую активную часть абреков, пластуны вместе с гарнизоном вынудили их отступить на свою территорию. В случае нужды пластуны выручали из плена захваченных военных или гражданских лиц. Конечно же, такая мощная боевая сила не могла долго оставаться в тени. В 1818 году начальник Кавказского корпуса генерал Ермолов, обнаружив при объезде Кордонной линии пластунские команды, очень удивился феномену «пеший казак» и недоверчиво отозвался об их боевой пригодности. Ему, однако, возразили: «Это – уникальные стрелки и разведчики, которым в корпусе нет равных». Убедившись в этом на деле, прославленный герой Отечественной войны не только изменил свое мнение, но и со свойственной ему энергией стал создавать мобильные пластунские команды, спецназ той эпохи, сыгравший заметную роль в Кавказской войне. В 30-е г.г. XIX века их поставили на казенное довольствие, в 40-е г.г. ввели для них единую форму черного цвета, а войсковым Положением 1842 года официально признали их отдельным родом Черноморского казачьего войска, определив их штат: в конных полках по 60, в пеших батальонах по 96 человек (их было много больше этих штатных чисел). В справедливом уважении к их трудной службе им было назначено жалованье большее, чем прочим казакам. Волчья пасть и лисий хвост Веками складывалась тактика пластунов, называемая «волчья пасть и лисий хвост» и так или иначе связанная с «сакмой». Тут это татарское слово (след человека или зверя) понималось шире; еще запорожцы «слушали сакму», прислонив ухо к земле; слыша гул копыт татарской орды, говорили: «Сакма гудит». Пробираясь тайными тропами в кубанских плавнях, пластуны тоже читали сакму, как книгу, чутко прислушивались к звукам. Где оба противника отважны и хитры, там часто все решает один раньше взятый след: о передвижении людей заявляли всполошенные птицы, засаду выдавали тучи клубившейся мошкары. Пластуны действовали мелкими партиями от трех до десяти человек. Перебравшись через Кубань, они исчезали; если на росистой траве или снегу оставались следы – «путали сакму», петляя, идя вперед спиной, прыгая на одной ноге, скрывая направление движения и численность группы. В разведке или на защите Линии они устраивали в зарослях свои залоги, порой сидя всю ночь на корточках без движения, выставив перед собой штуцер и прислушиваясь ко всему происходящему в плавнях. Искусство пользоваться местностью, чуткость, зоркий глаз и точный выстрел заменяли им численную силу. Они умело применяли против врага многие охотничьи правила («преследуй с оглядкой»), в любой местности постоянно рассчитывая каждый шаг с вариантом отхода. «Хмереча» (чаща), будучи здесь повсюду, помогала отрываться от конной погони. А плавни и болота – так для пластунов это вообще был «дом родной». Застигнутые превосходящим противником вдали от своих, они в первых же зарослях камыша, можжевельника и просто бурьяна оборачивались, разом вскидывали винтовки и, не открывая огня, приседали за укрытия. Это тормозило горцев, знавших точность пластунского выстрела. Боясь засады, они осматривались и открывали огонь, на который казаки не отвечали. Парализовав натиск врага, держа его на дистанции страхом меткой пули, они ползком занимали лучшую позицию либо уходили. Ободренные молчанием, горцы простреливали укрытия, с криком бросались в шашки, но находили лишь шапки да башлыки, надетые на сломленный камыш. Среди средств обороны закубанских блокпостов были ручные гранаты на случай штурма. Беря их с собой в рейд, пластуны успешно отбивались ими в сложный момент. Каждый внимательно следил за другим, чтобы вовремя помочь, даже с явным риском для себя («не жалеть жизни своей за други своя»). В плен не сдавались, раненых не бросали, павших хоронили на месте или уносили с собой. Принужденные силой оружия к миру черкесы перестали нападать массами, но через Кубань приходили беспредельщики – бездомные конные фанатики-«хаджиреты», пешие бандиты «психадзе» («водные псы») и просто необузданная горская молодежь, продолжая грабить, резать, уводить в плен. Всемерно ухищряясь для охоты на казаков, они следили за ними, ночами подкрадывались к Линии, стараясь угадать место засады. Чуть оплошал казак (кашлянул, зажег трубку) – тут же прилетала пуля, наказывая беспечного. Найдя тропку, по которой ночью ходили казачьи разъезды, устраивали засаду, садясь в трех разных местах по обе стороны стежки, через которую средняя засада перекидывала аркан или лозу дикого винограда. С какой стороны ни шел разъезд, крайняя засада пропускала его и затем, гикнув с тыла, гнала его на барьер, где всадник падал, делаясь добычей средней засады. Но казаки нашли противоядие: они тихо ехали гуськом на расстоянии видимости, в случае беды не попадались все сразу и отбивали атакованного товарища. Кроме того, услышав позади себя гик, они уходили не прямо, а вбок, встречая погоню пулей. Отличные психологи, старые пластуны учили молодых, что при встрече один на один «даже храбрейший из горцев не откажется немножко струсить, если на него никто не будет смотреть, если не случится свидетелей с длинными языками. Он любит, чтобы яркое солнце светило на его подвиг и на него смотрели если не сорок веков, так сорок земляков, у которых, разумеется, сорок языков». Поэтому в такой ситуации, говорили ветераны, горец вряд ли пойдет на схватку и наверняка уклонится от столкновения с готовым к бою казаком. Одним из главных достоинств пластунов была снайперская стрельба «на хруст»: почуяв опасность, поражали цель в полной темноте, не видя ее, молниеносно стреляя на ржание лошади, вспышку выстрела, всплеск в камышах, шорох в зарослях. Уникальными стрелками их делала не только война, но и охота (кабанов стреляли «в око»), ведь и здесь промах порой грозил смертью или увечьем. Снайперское совершенство иногда даже вредило («темной ночью пластун Левко застрелил пластуна Илька на засаде в глухой плавне, пустив пулю на хруст камыша»). Так вот, чтобы не принять за врага своего же брата казака, тихо ползущего в непроглядную темень и осторожно раздвигающего камыш, пластуны разработали свои условные сигналы. Изумительно подражая крику птиц, плачу шакала, они перекликались друг с другом, предупреждая об опасностях. В русской армии, кроме разведки, пластуны выполняли функцию элитных «стрелков на выбор» – по офицерам, орудийной прислуге, вестовым противника. Внешний вид: кавказская школа Армейцы над пластунами посмеивались: «Пряничное войско России». Их внешний вид был действительно необычен: одевались они как горцы, причем самые бедные, нося черкесский бешмет, изодранный и десятки раз заплатанный (поиск в плавнях, горных теснинах и лесных дебрях изнашивал их обмундирование за неделю); на голове – вытертая папаха, в знак беззаботной отваги лихо заломленная на затылок; на ногах для бесшумной ходьбы – мягкие чувяки из кожи дикого кабана щетиной наружу или невыделанной воловьей кожи. Для маскировки порой носили бороду; от прочих казаков отличались как одеждой, так и походкой, ходя неуклюже, как бы нехотя, сурово глядя из-под нависших бровей, лицо – бронзовое от загара и непогод. Таков был пластун и на Кубани, и в Севастополе, и на Балканах. При себе у него всегда был верный дальнобойный штуцер со штыком и деревянным набойником, кинжал, разные «причиндалы» – пороховница, сумка с пулями, пара гранат, огниво, отвертка, масленка, шило, запас сухарей, котелок. Порой брали в рейд балалайку или скрипку для развлечения в час досуга, ибо среди них было немало хороших музыкантов. Вся Кубань знала пластуна Корсунского куреня Омелько Вернигора, которому скрипка даже помогла уйти из черкесского плена. Отбор Трудна была служба кубанского казака-линейца, много труднее и опаснее жили пластуны. Важнейшим методом сохранения их высокой боеспособности было качественное пополнение рядов. Придирчивый отбор мог пройти только тот, кто, кроме удали и отваги, имел природные способности к пластунской службе: умение просчитывать ситуацию, неординарно действовать, выкручиваться из любого положения, верность пластунскому братству, уживчивость («артельность»). Обязательными были хладнокровие и терпеливость, чтобы часами неподвижно сидеть или лежать в засаде, под носом у противника, в камышах, ледяной воде, на снегу, а летом в тучах мошкары, затаив дыхание, ничем не выдавая себя. Жизненно важно было скрыть свои передвижения, обнаружить врага первым, умело завлечь его в засаду; прочитать следы, определить по ним состав группы противника, направление ее движения. Особенно жесткие требования предъявлялись к физической подготовке, слуху и зрению. В пластуны брались лучшие стрелки с верным глазом и твердой рукой для стрельбы без промаха из штуцера или пистолета, метания ножа, работы кинжалом, ведь в тылу врага даже одна мелочь могла решить все дело. Важна была способность к долгим маршам в тяжелых условиях горно-лесистой местности в любую погоду, сытым и голодным, без утраты внимательности, быстроты и ловкости при вечном поиске во враждебном окружении. В пластуны не годился не умевший убрать собственный след, задушить шум своих шагов в трескучем тростнике и лесном валежнике, поймать след противника и прочитать в нем направленный на Линию удар. Участники Крымской войны вспоминали: «На пластунов мы мало надеялись, судя по их малорослости и немолодым уже летам: некоторым было 40–50 лет». Но специфика службы с чередованием долгой, томительной бездеятельности и постоянной готовности к схватке породила особый тип воина: большинство пластунов были людьми средних лет, поскольку молодой слишком горяч (по-запорожски «жвавый»), а пожилой уже не обладает нужной сноровкой («валкуватый»). Испокон веку в пластуны вели три пути: – набор по пригодности: это надежно работало еще у запорожцев; кандидаты тщательно выбирались старыми пластунами из среды товарищей-казаков, проверенных в деле; – семейная преемственность: пополнение брали из пластунских династий, где секреты боевого ремесла передавались поколениями; сын пластуна с 10 лет сопровождал отца в качестве помощника («мехоноши»), постигая все тонкости дела. Порой разборчивые старые пластуны принимали без слов и даже сами зазывали к себе необстрелянного парня, отец которого был славный пластун, сложивший свои кости в плавне; – «при пластунах хлопцы были, что сами пластунство выбрали, тут они вырастали, выучивались характерству»: под «характерством» понимались боевые навыки, народные знания, в том числе мистические, из арсенала борьбы с нечистой силой, которой нельзя противостоять обычными средствами. Уходу в пластунство во многом способствовал героический ореол этого феномена. Позже за набор пластунов взялось войсковое начальство. Летом 1877 года в станице Невинномысской был сформирован IX пластунский батальон четырехсотенного состава, и практика отбора кандидатов в пластуны самими командами ушла в прошлое. Но и теперь в пластуны набирались «люди предприимчивые, мужественные, неусыпные», зачастую из малоимущих семей, неспособных обеспечить сына строевым конем и всем необходимым снаряжением. Подготовка Будущего казака готовили с детства. «Татары шлы, ковылю жглы», – пела казачка сыну, укореняя в его сознании главное предназначение мужчины-защитника. Едва он начинал соображать, ему рассказывали о злодействах и набегах ворогов. С детства казачата знали об опасностях войны с горцами, особой значимости пластунской доли в защите Родины. Огромную роль здесь играли ветераны: они воспитывали детей рассказами о былом, заставляли их учить язык горцев. Суровая жизнь, труд и активные игры круглый год на свежем воздухе были военно-прикладной подготовкой. Пася стада, казачата готовились к службе, становясь наездниками и стрелками, учась терпению, чуткости, зоркости, ориентированию днем и ночью, свыкаясь с невзгодами и опасностями. Бег босиком по камням и колючкам укреплял волю; игры «перетяжка», «веревочка», «вилюшки» – силу, быстроту, ловкость, выносливость. Типична в этом отношении игра «черкесы» – игровые рукопашные схватки с захватами и бросками. «То нэ козак, шо поборов, а той, шо вывырнувся», – говорили на Кубани. А в «комара» на досуге играли и взрослые казаки. Регулярные рукопашные состязания с большим количеством бойцов развивали у мужского казачьего населения высокие боевые качества. Пластуны были создателями и хранителями уникальной системы выживания в экстремальных условиях, основанной на физической подготовке, умении ориентироваться, переносить голод и холод. С пластунами-запорожцами связывают возникновение гопака. Все фигуры в танце делятся на два уровня – прыжки в воздухе и так называемые «ползунцы», выполняемые на корточках. Рисунок танца удивительно похож на тренировку с разминочными упражнениями (ползунцы «гусак», «жабка», «колесо») и фигурами, напоминающими боевые приемы («стрижак», «чепак», «млын», «коса», «ссадить гайдука»). Пластун, сидя в засаде на корточках, порой не имел времени подняться и отбивался от врага сидя! Фигуры же, выполняемые в прыжке («разножка», «пистоль», «голубец», «черт»), предназначались для выбивания из седла степняков на их низкорослых конях. Разновидностью традиционных казачьих единоборств был обрядовый пляс с переходом в кулачный бой один на один («сам на сам»), свободный поединок без строгих правил. Он носил ритуально-состязательный характер, главным было не реальное поражение противника, а демонстрация силы и удали; движения были как прикладные, так и развивающие ловкость и координацию. Военно-прикладная подготовка базировались на специальных комплексах владения холодным оружием. Противники-горцы прекрасно владели им, и казаки на Кубани очень быстро перешли на шашки и кинжалы азиатского образца. В ближнем бою была эффективна нагайка, старинное казачье оружие: ею стаскивали противника с лошади, наносили серьезные ранения. Владение шашкой, кинжалом и нагайкой казаки развили до уровня искусства, и результаты были налицо. Так, легендарный Алексей Бескровный при побеге из плена, израненный, в последней схватке один разобрался шашкой с десятком насевших на него горцев. Им гордились: «Атаман наш не Бескровный, а Бессмертный!» Оружие Оружие у кубанских пластунов всегда было лучше, чем у прочих казаков. Основным его источником были российские арсеналы. Еще запорожцы получали из Москвы пехотные и драгунские модели нарезного и гладкоствольного оружия, в русско-турецкой войне 1787–1791 г.г. воевали штатным оружием русской армии. Оружие кубанских казаков было крайне разношерстным, но общей для всех образцов чертой был длинный ствол. В XIX веке оружейной кузницей Черноморского казачьего войска стала Тула, принимая большие заказы на изготовление «ружей на манер черкесский». Особенно часто заказывались «длинноствольные винтовые ружья», как удобные для несения кордонной службы; в конце концов тульское оружие вытеснило все остальное. Правда, в 1843 году пластунам дали самый совершенный по тем временам бельгийский «литтихский штуцер» (в России их было всего 20756 штук на миллион солдат), но потом российская продукция по мере ее улучшения заменила зарубежные образцы: в 1856 году появилось 6-линейное нарезное ружье с прицельной дальностью 1200 шагов, официально названное «винтовкой» (кубанским пластунам бесплатно роздали 500 штук); в 1873 году в пластунские батальоны поступила 4,2-линейная пехотная винтовка Бердана; в 1877 году – винтовка системы Крнка. В XX век кубанцы вступили, вооруженные наилучшим стрелковым оружием того времени. Пластуны в «больших» войнах Выдающиеся качества пластунов служили Отечеству не только на Кавказе. Поначалу в «больших» европейских войнах их умение не было востребовано, и единственной задачей была охрана границы. Но во время Крымской войны 1853–1856 г.г. все изменилось. Осада Севастополя войсками Англии и Франции потребовала новых приемов боя. Французский стержневой штуцер Тувенена (прицельная дальность 1100 м) и английская винтовка Энфилда (1000 ярдов) в 3–4 раза перекрывали дальность русских ружей и гладкоствольных пушек, нанося большие потери. Понадобились люди, способные незаметно подползти к вражеским стрелкам («штуцерникам»), молниеносно вырезать их и исчезнуть, прежде чем враг опомнится; требовались те, кто мог разгромить вражескую батарею. В регулярной армии таких солдат не было, и тогда вспомнили о кубанских пластунах. В Севастополь были срочно откомандированы II и VIII пластунские батальоны. Они так умело сражались на самых важных точках обороны – Малаховом кургане, реке Каче, под Бахчисараем и Балаклавой, – что командование требовало все новых и новых кубанцев. В дозорах и разведке они замечали мелкие на первый взгляд детали в деятельности врага, вскрывали артиллерийские позиции и туннели для закладки мин под расположением наших войск. В диверсионном рейде 28 ноября 1854 года пластуны со свойственной им аккуратностью сняли часовых, уничтожили вражескую батарею, но на отходе потеряли нескольких бойцов. Французы глумились над их трупами весь день, а ночью пластун Семак выкрал из-под самого носа врага тело своего товарища. Перед 4-м бастионом противник установил за высоким валом мортирную батарею, разрушая навесным огнем наши позиции. За ликвидацию ее взялись пластуны и, разгромив объект, с помощью пленных французов утащили к себе три шестипудовых ствола мортир. Деятельность пластунов высоко оценили авторитеты той войны. Французский главком маршал Сент-Арно сетовал: «Какие-то казаки парализуют осадные работы, поголовно выбивая всю прислугу штурмовых батарей». Русский главком князь Горчаков отметил в приказе: «Служение пластунских батальонов при блистательной храбрости выходит за черту обыкновенных военных заслуг». Отечество по достоинству оценило их подвиги: каждый месяц участия в Крымской войне был зачтен им за год службы; батальонам пожалованы Георгиевские знамена; почти все нижние чины награждены Георгиевскими крестами, медалями, многим были присвоены офицерские звания. Но сами пластуны особого героизма в своих действиях не видели: «Хвалили нас в Севастополе Бог весть за что. А мы привыкли службу ровно нести и сроду промаха не давали». Глядя на пластунов, армейские командиры в Севастополе стали формировать по их образцу особые команды из солдат и матросов, отбирая самих храбрых и сметливых, выдавая им редкие в то время штуцера, посылая в ночные рейды. А те перенимали у пластунов ухватки, подражая им даже в одежде. Кубанцы были крайне недовольны таким ходом дел: «Из кацапов пластунов не выйдет». Но быстро выяснилось, что очень даже выйдет. И знаменитый матрос Кошка был отнюдь не единственным, воевавшим не хуже настоящего пластуна. В русско-турецкой войне 1877–1878 г.г. шесть пластунских батальонов дрались на Балканах; 350 пластунов VII батальона, острие авангарда Дунайской армии, отличились при захвате переправ через Дунай, штурме Систовских высот и Шипкинского перевала. За подвиги в этой войне все (!) пластуны были награждены Георгиевскими крестами, многим нижним чинам присвоены унтер-офицерские и офицерские звания. К началу XX в. пластуны получили всеобщее признание и широкое распространение в русской армии. Их батальоны имели по штату четыре-пять сотен по 180 человек, 22 офицера и 858 нижних чинов. В русско-японской войне 1904–1905 г.г. воевало шесть пластунских батальонов 2-й Кубанской пластунской бригады. Уже первая неделя на фронте принесла им высокую оценку командования, доверявшего им «наиболее трудные задания по разведке, нахождению противника и снятию его постов и застав». В Первую мировую Кубанское казачье войско выставило уже 22 батальона – более 20 тысяч первоклассных стрелков и разведчиков, сведенных в шесть бригад, воевавших на Юго-Западном и Кавказском фронтах. Их разведгруппы проникли даже в Месопотамию (ныне Ирак) и установили контакт с войсками союзной Британии. Лето 1915 года, ожесточенные бои в Галиции: пластуны вскрывали австрийские позиции, уничтожали артиллерийские объекты, приводили языков. Внезапным ударом они заняли высоту 264, которую в течение трех дней не могли взять два пехотных полка. Австрийцы бросили в бой знаменитых тирольских стрелков, что закончилось для них смертью или пленом. Уже к апрелю 1915 года было награждено свыше девяти тысяч (!) пластунов, факт красноречивый. Что касается потерь: в этой войне в конных полках сменилось два состава, в пластунских батальонах – три! Последующие годы принесли много горя. В кровавом хаосе революции и Гражданской войны бесследно сгинули кубанские казачьи полки, а с ними и знаменитые пластунские батальоны. Но сама традиция не пропала, приемы переняли пограничники и войсковая разведка, верой и правдой служа Отечеству. В Великой Отечественной войне пластунскими назывались некоторые казачьи батальоны, полки и Краснодарская стрелковая дивизия. Время от времени возникает вопрос о присвоении наименования «пластунские» особо отличившимся подразделениям сегодняшнего спецназа России. Не зря проливали кровь кубанские пластуны. Стараниями энтузиастов их боевое искусство возрождается, применяясь в патриотическом воспитании подрастающего поколения. Уникальный «хромосомный набор» наших предков жив, и при должном внимании и современном техническом оснащении древнее мастерство еще может послужить России при ответе на новые вызовы.