ПАВЕЛ Иванович Мищенко, сын одного из героев Кавказской войны, родился 22 января 1853 года в русской крепости Темир-Хан-Шура, нынешнем Буйнакске. Первое документальное упоминание о нем можно обнаружить в «Дворянской родословной книге Ставропольской губернии, Терской и Кубанской областей». В ней, в частности, сообщается, что полковник Иван Кузьмич Мищенко с сыновьями Павлом, Михаилом, Александром и Иваном 20 октября 1866 года определением дворянского собрания признаны дворянами. 9 июня 1867 года это определение было утверждено указом Правительствующего Сената за № 3910. Юношеские вехи судьбы будущего национального героя России, каковым он станет впоследствии, а еще чуть позже будет несправедливо предан забвению, типичны для молодых людей его сословия и того неспокойного времени, в котором им посчастливилось жить. Мищенко среди прочих прославленных соплеменников выделяется, пожалуй, лишь тем, что, получив начальное военное образование офицера-артиллериста, он прославился и вошел в русскую военную историю как блестящий кавалерийский генерал, непревзойденный мастер лихих набегов и глубоких рейдов по тылам противника… После окончания 1-й Московской военной гимназии Павел Мищенко в августе 1869 года был зачислен юнкером в Павловское военное училище, из которого спустя два года выпустился прапорщиком во 2-ю батарею 38-й артиллерийской бригады, стоявшей на Кавказе. В 1872 году он получает повышение в звании и должности — становится подпоручиком и командиром батареи в 21-й артиллерийской бригаде Закаспийской области. И в этом качестве принимает боевое крещение — участвует в Хивинском походе, начавшемся весной 1873 года. К этому времени грабежи хивинскими туркменами караванов, следовавших из Оренбурга в Персию и другие страны, стали настоящим бичом для русской торговли, а набеги на русские поселения и захват пленных с последующей продажей в рабство (во второй половине XIX века!) приняли регулярный и массовый характер. Пользуясь долготерпением русского правительства, пытавшегося решить проблему дипломатическим путем, хивинцы вошли во вкус почти полной безнаказанности. Последней попыткой мирного урегулирования «азиатской проблемы» явился ультиматум туркестанского генерал-губернатора фон Кауфмана, который обратился к хивинскому правителю Сеид-Мухамет-Рахим-Богодур-хану с требованием выдать всех русских рабов, прекратить нападения на русскую территорию и на территории подвластных киргизов. Ответа не последовало. И тогда Россия перешла к активным военным действиям. Русские войска двинулись к Хиве с четырех сторон: из Оренбурга, Ташкента, Красноводска и с полуострова Мангышлак. Под нещадно палящим солнцем солдаты в белых фуражках с длинными назатыльниками, спадающими им на плечи, шли, утопая в зыбучих барханах. Верблюды тащили орудия, застревавшие в песке по самые оси, качали на своих горбах станки для запуска боевых ракет, наводивших панический ужас на хивинскую конницу, поджидавшую войска у каждого оазиса, у каждого колодца. Хива, обложенная со всех сторон, сдалась без боя. Все участники русского экспедиционного корпуса — от высшего командного состава до рядовых — были удостоены серебряных медалей на георгиевско-владимирской ленте с надписью «За Хивинский поход 1873 года». Это была первая боевая награда Павла Ивановича Мищенко. Следующей стал орден Св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, который «догнал» юного поручика практически сразу после возвращения бригады на зимние квартиры (или, как бы сказали сегодня, к месту постоянной дислокации). Через три года военная судьба забросила молодого артиллерийского офицера на Балканы, где он принял участие в русско-турецкой войне 1877–1878 годов. В Россию вернулся кавалером ордена Св. Владимира 4-й степени и при капитанских эполетах. Мирная передышка длилась недолго: в мае 1880 года началась Ахал-Текинская экспедиция — поход русской армии против Туркменского ханства, который возглавил генерал Михаил Скобелев. И Павлу Ивановичу опять довелось испытать, как скрипит на зубах азиатский песок. Многомесячный переход через пустыню, напрочь лишенную воды и какой-либо растительности, закончился окружением и штурмом крепости Геок-Тепе, этого «восточного Измаила», гарнизон которого более чем вдвое превосходил русские войска — двадцать пять тысяч стояли против одиннадцати! Такое соотношение не смутило Скобелева, и он отдал приказ на штурм, завершившийся отчаянно-кровавой резней на стенах и внутри цитадели. Не последнюю роль в успехе русских сыграли грамотные действия артиллерийских батарей, одной из которых командовал капитан Мищенко. Итогом Ахал-Текинской экспедиции стал окончательный переход туркменов в русское подданство, установление мира и благоденствия в закаспийских владениях Российской империи. Оставив некогда неспокойный край, Павел Иванович уехал на учебу в Офицерскую артиллерийскую школу, расположенную в Царском Селе, за успешное окончание которой в 1886 году был награжден орденом Св. Станислава 2-й степени. В последующие тринадцать лет он безропотно тянул лямку на Кавказе, командовал артиллерийскими частями в Брест-Литовске и ставшей уже родной для него Средней Азии. Но все это время, несмотря на получаемые в срок звания и награды за выслугу лет, явно тяготился унылой гарнизонной жизнью. Поэтому, как только появилась возможность вновь оказаться при настоящем деле, подал рапорт о переводе к новому месту службы — на Дальний Восток... В ПОСЛУЖНОМ списке нашего героя есть запись, которая может привести в недоумение и озадачить малосведущего любителя военной истории. Она гласит: «6.03.1899–2.06.1901. Помощник состоящего в распоряжении министра финансов генерал-майора Гернгросса». Что за непонятная должность? И почему за те два с небольшим года службы «по финансовому ведомству» Павел Иванович был удостоен двух самых уважаемых в офицерской среде орденов — Св. Владимира 3-й степени с мечами и Св. Георгия 4-й степени, дававшихся, как известно, только за личное мужество и отвагу, проявленные на поле боя. Более того, именно 2 июня 1901 года он был произведен в генерал-майоры «за отличия в делах против китайцев»! Что за дела такие? …В конце ХIХ века безлесные равнины Маньчжурии — Северо-Восточного Китая — показались русским инженерам-путейцам более подходящими для прокладки железнодорожной линии между Читой и Владивостоком, чем скалистая тайга Забайкалья, Приамурья и Приморья. Дело оставалось за малым — согласием китайских властей. 27 августа 1896 года Поднебесная империя предоставила России право на строительство в Маньчжурии участков железнодорожной линии и их эксплуатацию в течение 80 лет. Будущая стальная магистраль еще до начала работ получила наименование Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). Ее прокладку начали в апреле 1897 года от маньчжурского города Харбина в направлении Владивостока, Порт-Артура и Читы. Уже в самом начале строители столкнулись с серьезнейшей проблемой — хунхузами, маньчжурскими разбойниками, чьи многочисленные шайки промышляли грабежом не одну сотню лет. Мощь этих банд была ужасающей. Хунхузы являлись непревзойденными мастерами засад и молниеносных налетов, располагали огромной сетью наемных и добровольных осведомителей, успешно действовали и в тайге, и на реках. Они не грабили бедняков, благодаря чему повсеместно опирались на поддержку местного населения, и отличались блестящей внутренней организацией, которой могла позавидовать любая регулярная армия. Каждая группа хунхузов имела собственную разведывательную и даже интендантскую службу, резерв для пополнения. Отбор в эти банды был строжайшим: за одного желавшего присоединиться к хунхузам должны были поручиться не менее двадцати уже состоявшихся разбойников. Для охраны строительства, а в последующем и самой железной дороги от маньчжурских банд русский Генеральный штаб осенью 1897 года поручил командиру 4-го Закаспийского стрелкового батальона полковнику А. А. Гернгроссу незамедлительно приступить к формированию бригады из 15 эскадронов и нескольких пехотных рот, которая получила наименование Охранной стражи Китайско-Восточной железной дороги. Для службы в ней отбирали лучших из лучших. Выслуга стражникам засчитывалась два дня за три. Для личного состава была введена особая форма: синие шаровары кавалерийского покроя, черные тужурки, фуражки (хотя в то время нижним чинам в русской армии полагались бескозырки), черные папахи. На штандарте Охранной стражи был выткан желтый дракон — национальный символ Китая. Такие же драконы украшали кокарды стражников. На вооружении подразделений состояли трехлинейные винтовки Мосина и револьверы Нагана, драгунские и офицерские шашки. Охрана магистрали, общая протяженность которой после окончания строительства составила почти 2500 километров, производилась стационарными пешими постами и подвижными конными разъездами, которые при необходимости объединялись в маневренные группы. Офицеры, которым довелось служить в тех местах, вспоминали: «Необычные условия жизни в диком краю, сопряженные иногда с лишениями и всегда с опасностями, выработали особый тип стражника — смелого, хорошо знакомого с местностью, всегда готового атаковать противника, не считаясь с его численностью. Служба была тяжелая и тревожная: каждый чин в течение 8 часов патрулирует вдоль пути, назавтра 8 часов стоит на посту… Посты на КВЖД — плетень из лозы, наспех сколоченный домик, вышка с двумя десятками тряпичных факелов — вот и вся «техника», плюс ноги стражников, их меткий глаз да твердая рука. Иногда, случалось, на постах приходилось держать оборону по нескольку часов, пока не подоспевала подмога». Все эти «форты» входили в состав трех линий охраны — Сунгарийской, Аргунской и Порт-Артурской. Начальниками линий были назначены соответственно полковники Денисов, Зубковский и Мищенко. Жизнь и служба стражников на задворках империи была полна опасностей. Что ни страница штабного журнала, то сообщение о налетах бандитов, угоне людей, скота, грабежах. И все же самым серьезным испытанием для Охранной стражи Китайско-Восточной железной дороги стало Боксерское восстание, начавшееся в Северном Китае в конце 1899 года. Называлось оно так потому, что многие его предводители и рядовые участники увлекались китайским боксом (кунфу). Целью «боксеров» было уничтожение фактически властвовавших в Китае иностранных торгово-промышленных монополий, к которым, по мнению восставших, относилась и КВЖД. Восстание активно поддержали не только хунхузы, но и многие части китайской армии. Так что летом 1900 года подразделения Охранной стражи, имевшие на вооружении лишь винтовки, револьверы и шашки, были вынуждены вести бои с регулярными войсками, располагавшими артиллерией. Вот когда Павлу Ивановичу Мищенко пригодился весь ранее приобретенный боевой опыт. Начало по-настоящему военных действий застало его в Мукдене. Располагая всего лишь четырьмя сотнями конных и пеших стражников, не имея возможности держаться в городе, полковник повел свой отряд к Ляояню, восемь суток ведя практически непрерывную перестрелку с неприятелем и отражая его налеты. Затем горстка стражников двое суток удерживала Ляоянь, дав возможность покинуть город семьям железнодорожников. После чего Мищенко продолжил отход к Айсаньдзяню и Дашичао, собирая вокруг себя остатки немногих уцелевших гарнизонов Охранной стражи. Несколько попыток окружить и уничтожить его отряд, предпринятых китайцами, окончились неудачами — Павел Иванович всякий раз мастерски ускользал из сетей, расставленных с изысканным восточным коварством. Пробившись в район Инкоу, где накапливались русские экспедиционные войска, прибывавшие для подавления восставших, полковник Мищенко, поставленный во главе усиленного артиллерией отряда, получил задачу взять под контроль форты, закрывавшие вход в устье реки Ляохэ. И блестяще выполнил ее, заняв крепость стремительным штурмом. Все это происходило в июне-июле. А осенью 1900 года русские, собрав достаточно сил, перешли в решительное наступление. 13 сентября при штурме Айсаньдзяня полковник Мищенко командовал летучим кавалерийским отрядом, отрезавшим китайцам путь к отступлению и, по сути дела, решившим исход боя. На следующий день, поставленный во главе авангарда, выдержал жестокую схватку у станции Шахэ. 14 сентября вел одну из колонн на штурм Ляояня, а еще через три дня первым ворвался в Мукден. Такова была служба у «состоявшего в распоряжении министра финансов»!.. УМЕЛОЕ командование кавалерийскими отрядами в лихих набегах и личное мужество, проявленное в боях с китайцами, выдвинули Павла Ивановича в число генералов, которым благоволило начальство и кого боготворили подчиненные. До начала русско-японской войны Мищенко, продолжавший служить на Дальнем Востоке, последовательно командовал конными частями Южно-Маньчжурского отряда, сводной казачьей бригадой и отдельной Забайкальской казачьей бригадой. «Мы — мищенковские!» — с гордостью отвечали солдаты и казаки, когда заезжие инспектора или следовавшие к новому месту службы офицеры интересовались у них, к какой части принадлежат бравого вида удальцы. Сразу после начала войны Забайкальская казачья бригада была переброшена в Корею, где высаживалась 1-я японская армия генерала Куроки. Чтобы определить численность противника и вскрыть его намерения, Мищенко по заданию командования увел 22 сотни в глубокий рейд: казаки, сбив посты корейских пограничников, пересекли реку Ялу, стремительным броском преодолели более ста двадцати верст и вступили в перестрелку с аванпостами японцев аж в окрестностях Пхеньяна! Взяв языков и трофеи, отряд начал отход на север, разрушая коммуникации и имея практически ежедневные стычки с авангардами наступавших японцев. Пока держался Порт-Артур, основные события на сухопутном театре военных действий разворачивались вокруг этой крепости, к которой было приковано все внимание воюющих сторон. Но если пехота зарывалась в землю, ограничив свою активность маневрами и наращиванием сил, кавалерии, действовавшей на флангах русской армии, даже в условиях позиционной войны не приходилось скучать без дела. Именно в это время стало греметь имя генерала Мищенко. Его конная группа была сформирована из кавалерийских частей всех трех русских армий, действовавших в Маньчжурии. Она насчитывала 75 сотен и эскадронов, откомандированных из Урало-Забайкальской казачьей, Кавказской конной, 4-й Донской казачьей дивизий и Приморского драгунского полка, подкрепленных сборной сотней из дивизиона конных разведчиков барона Маннергейма, двумя сотнями пограничной стражи, конно-саперным полуэскадроном, тремя конными батареями и пулеметной командой. Поскольку группа действовала на левом фланге фронта, она вскоре стала именоваться «Восточной конницей». Молва о ее славных делах достигала Петербурга раньше, чем официальные реляции из штаба Маньчжурской армии. Японские тылы буквально дрожали от регулярных набегов кавалеристов генерала Мищенко. Но не стоит думать, что эти рейды были увеселительными прогулками. Один лишь факт: штаб конной группы по штату состоял из пяти офицеров. Как следует из боевых документов, за пять месяцев 1904 года через эти должности прошли 22 человека, сменяя сослуживцев, выбывавших по ранению или «за гибелью на поле брани». И это не считая офицеров связи и ординарцев генерала. Тоже, к слову сказать, получившего ранение в одной из жарких стычек с японцами. Не лишним будет упомянуть, что начальником штаба конной группы генерала Мищенко был полковник Николай Николаевич Баратов, в недалеком будущем — генерал и один из выдающихся русских кавалерийских военачальников. Под его же началом в это время сражался и подполковник Антон Иванович Деникин. Когда конная группа генерала Мищенко будет преобразована в Сводный кавалерийский корпус, именно Деникин по представлению Павла Ивановича станет начальником его штаба… Что же касается самого генерала Мищенко, то летом 1904 года ему было воздано по заслугам: 11 августа Павел Иванович был зачислен в свиту Его Императорского Величества, 14 августа «за отличия в делах против японцев» ему был пожалован орден Св. Станислава 1-й степени, а еще через неделю Георгиевское оружие — украшенная бриллиантами шашка с надписью «За храбрость». Но самые громкие его подвиги были еще впереди. Падение Порт-Артура кардинальным образом изменило обстановку в Маньчжурии. Самая многочисленная из японских армий — 3-я генерал-полковника Ноги, спешно перебрасывалась по железной дороге в распоряжение маршала Ивао Оямы. Русский императорский двор и кабинет министров настойчиво требовали от главнокомандующего маньчжурскими армиями генерала Куропаткина наступательных действий. В этих условиях было принято решение нанести удар по левому флангу японских сил, которому должен был предшествовать глубокий рейд русской конницы для дезорганизации тылов противника, разрушения железной дороги и железнодорожных мостов на участке Ляоян–Ташичао–Дальний. В историю это дерзкое предприятие вошло как «набег на Инкоу». Командовал им генерал Мищенко. Перед началом операции он объявил подчиненным: — Предупреждаю, казаки: раненых и захворавших будем против всяких человеческих правил бросать в дороге, чтобы не умалять скорость движения. Если кто сомневается, может остаться: в набег идут только охотники. Охотников-добровольцев набралось более 7500 сабель. 26 декабря 1904 года отряд, с боем проломившись сквозь японские позиции, переправился по льду через реку Ляохэ и двинулся по вражеским тылам… Надо отдать должное японской разведке: о предстоящем рейде в ставке маршала Оямы знали задолго до его начала. Не мудрено, что в Инкоу отряд генерала Мищенко уже ждали. На окраинах города казаков встретили винтовочными залпами и пулеметными очередями. После нескольких часов боя полностью овладеть Инкоу так и не удалось. Когда к гарнизону подошло подкрепление, Мищенко, дабы избежать окружения, был вынужден отойти на север, предварительно подвергнув город артобстрелу, разрушив снарядами железнодорожную станцию и часть портовых сооружений. После этого Инкоу горел несколько дней. Во время отступления у деревни Синюпученза отряд все же был окружен японцами, но сумел прорваться к своим. За восемь дней похода казаки с боями преодолели 270 верст, уничтожили более 600 вражеских солдат, разобрали два участка железнодорожного полотна, сожгли восемь продовольственных складов, на шесть суток прервали сообщение по телеграфным и телефонным линиям, пустили под откос два состава с боеприпасами, захватили несколько сотен пленных и 300 повозок с различным военным имуществом. Потери отряда тоже оказались немалыми: в набеге на Инкоу сложили головы 408 казаков, а генерал Мищенко, с трудом державшийся в седле, привез застрявшую в бедре японскую пулю… Спустя полгода по донским и кубанским станицам уже ходила печальная песня: За рекой Ляохэ загорались огни, Грозно пушки в ночи грохотали, Сотни храбрых орлов Из казачьих полков На Инкоу в набег поскакали. Пробиралися там день и ночь казаки, Одолели и горы, и степи. Вдруг вдали, у реки, Засверкали штыки, Это были японские цепи. И без страха отряд поскакал на врага, На кровавую страшную битву, И урядник из рук Пику выронил вдруг... Удалецкое сердце пробито. Он упал под копыта в атаке лихой, Кровью снег заливая горячей. Ты конек вороной, Передай, дорогой, Пусть не ждет понапрасну казачка. За рекой Ляохэ угасали огни. Там Инкоу в ночи догорало. Из набега назад Возвратился отряд, Только в нем казаков было мало… В 1924 году авторство этой песни, переиначив слова, присвоил себе боец белгородского отряда ЧОН Николай Кооль, бывший заведующий политпросветотделом курского райкома комсомола, публиковавший свои стихи и частушки под псевдонимом «Колька-булочник». И песня «Смерть комсомольца» из «сотни юных бойцов из буденновских войск» на долгие годы стала настоящим шлягером среди советской молодежи… А Павел Иванович Мищенко после малоэффективного в военном отношении, но полного мужества и отваги набега на Инкоу был назван национальным героем, получил звание генерал-лейтенанта и орден Св. Анны 1-й степени с мечами. До конца кампании он успел отличиться в еще нескольких фронтовых операциях. Увы, никак не повлиявших на общий исход русско-японской войны. О том, что за боевыми делами русской конницы в Маньжурии внимательно следили и восхищались в Европе, может свидетельствовать то, что после окончания войны генерал Мищенко, принявший под свое командование 2-й Кавказский армейский корпус, был отмечен двумя иностранными наградами: в сентябре 1906 года ему было «высочайше разрешено принять и носить сербский орден Белого Орла 1-й степени», а в октября 1907-го «принять и носить пожалованный прусский орден Красного Орла 1-го класса с мечами ПОСЛЕ русско-японской войны карьера генерала Мищенко круто пошла вверх. В мае 1908 года Павел Иванович назначается туркестанским генерал-губернатором. Этот пост он совмещает с должностями командующего войсками Туркестанского военного округа и наказного атамана Семиреченского казачьего войска. То есть становится, по сути дела, безраздельным хозяином среднеазиатских владений Российской империи. Используя предоставленную ему безграничную власть, Павел Иванович многое делал «для процветания вверенных ему земель». И немало преуспевает в этом. Наградой за труды на военно-административном поприще становится российский орден Св. Владимира 2-й степени от российского монарха и орден «Искандер Салис», пожалованный боевому генералу бухарским эмиром. Однако в следующем, 1909 году Туркестан посещает сенатор граф Пален. Бестактный и совершенно незнакомый с особенностями ведения дел на Востоке, этот высокопоставленный государственный чиновник обвиняет Мищенко в мягкотелости и потворничестве туземцам в ущерб интересам империи. Прямодушный генерал-губернатор высказывает в лицо «петербургскому павлину» все, что о нем думает и… подает рапорт об отставке. Она принимается, но лишь на время. Вникнув в суть конфликта, Николай II производит Павла Ивановича в генералы от артиллерии и назначает наказным атаманом казачьего Войска Донского, одновременно жалуя ему орден Белого Орла. Добросовестно исполняя обязанности по новой административной должности, Мищенко явно тяготится ею, испрашивая, как величайшую милость, перевод в войска. И осенью 1912 года получает новое назначение — становится командиром 2-го Кавказского корпуса. Во главе которого и встречает Первую мировую войну. В августе 1914 года корпус генерала Мищенко перебрасывается на Северо-Западный фронт. И через пару месяцев оказывается в самом пекле сражения в Августовских лесах. Поначалу его ход складывался благоприятно для русских армий. 2-й Кавказский и 22-й армейский корпуса нанесли фронтальный удар в районе Сопоцкин–Копциово–Сувалки и заняли город Августов. «В этих проклятых лесах русские показали свои волчьи зубы, — писал в своем дневнике впоследствии убитый германский офицер. — Мы думали сначала, что это японцы, потом оказалось, что это были кавказские черкесы». Никаких «черкесов» в 10-й армии Северо-Западного фронта не водилось. Это были стальные полки корпуса генерала Мищенко, получившие у врага наименование «желтых дьяволов» из-за характерного загара солдат и офицеров, прибывших с Кавказа. В первых же боях они захватили около трех тысяч пленных и 20 орудий. На какое-то время фронт стабилизировался. Немцы использовали передышку для перегруппировки и накапливания сил. И во второй половине ноября нанесли ответный удар страшной силы. «Дело едва не обернулось катастрофой, — писал в своих мемуарах один из офицеров штаба Северо-Западного фронта. — Германская 9-я армия прорвала фронт, но свой успех развить не смогла. Ее удар пришелся по лучшему из наших корпусов — 2-му Кавказскому генерала Мищенко. Макензен наскочил на «желтых дьяволов». Старые полки кавказских гренадер и молодые 51-й дивизии отбили десятки атак свежих померанских и вюртембергских дивизий. 2-й Кавказский корпус истек кровью, его дивизии были сведены каждая в батальон, но ни пленных, ни единого орудия врагу не досталось. Побоище 21–29 ноября было самым ожесточенным из всех бывших до сих пор. После него кавказская гренадерская дивизия была сведена в пять рот, 51-я — в четыре роты. И эти сводные роты продолжали драться!» После фактической гибели своего корпуса генерал Мищенко прибыл в Ставку прямо с передовой. И там дал волю эмоциям… После чего последовало отрешение Павла Ивановича от должности «за открытое осуждение действий верховного командования» и… награждение орденом Св. Александра Невского с мечами! Временное бездействие генерала длилось недолго: уже в марте 1915 года он был назначен командиром вновь формируемого 31-го армейского корпуса. Во главе этого соединения Павел Иванович провоевал два года. Его корпус принимал участие в знаменитом Брусиловском прорыве, разгромив несколько вражеских дивизий под Пинском. В феврале 1917 года генералу Мищенко, имевшему небывалую популярность среди фронтовых офицеров и солдат-окопников, комиссарами Временного правительства было предложено принять командование одной из армий Юго-Западного фронта. Но старый служака отказался наотрез, заявив, что «генерал-адъютанту государя неуместно служить прохиндеям, как бы они себя ни называли». Подав рапорт об отставке «по состоянию здоровья», 64-летний генерал уехал в Дагестан, в свой родной город Темир-Хан-Шуру, почетным гражданином которого он стал еще в 1910 году. В мирной жизни Павел Иванович оказался неплохим садовником и страстным пчеловодом. За год на полутора гектарах своей усадьбы он разбил парк, где заботливо выращивал сирийскую сирень и несколько сортов роз, пионы и лилии. Устроил фруктовый сад, построил небольшую электростанцию. Эта идиллия длилась недолго: осенью 1918 года в усадьбу к отставному генералу нагрянула делегация революционных солдат и матросов во главе с комиссаром Каргальским. Седовласый старик, неизменно носивший на серой бекеше орден Св. Георгия, а на поясе — наградное Георгиевское оружие, явно вызывал у них раздражение… О последнем выстреле генерала Мищенко и мотивах, побудивших его нажать на курок, лучше и доходчивее всего сказал в своих мемуарах Антон Иванович Деникин. Уже находясь в эмиграции, он писал: «Я имею более оснований и права говорить об армии и от армии, чем те чуждые ей люди, которые в высокомерном самомнении, едва коснувшись армии, ломали устои ее существования, судили вождей и воинов; которые и теперь еще, после тяжелых опытов и испытаний, не оставляют надежду на превращение этого могущественного и страшного орудия государственного самосохранения в средство для разрешения партийных и социальных вожделений. К армии нужно подходить осторожно, не забывая, что не только исторические устои, но даже кажущиеся, быть может, странными и смешными мелочи ее быта имеют смысл и значение. Старый ветеран, любимец офицеров и солдат, генерал Павел Иванович Мищенко, когда пришли к нему большевики с обыском и между прочим, походя пожелали снять с него погоны и кресты, вышел в соседнюю комнату и застрелился… Пусть, кто может, посмеется над «отжившими предрассудками». Мы же почтим его светлую память».