Сложившаяся таким образом запорожская община по­служила вообще прототипом казачества и убежищем для лиц, стремившихся к казачьей жизни и самостоятельности. Запо­рожье представляло в таком виде патриархальную братчину. Здесь все были братьями по вере, языку, нравам, занятиям, обязанностям и обычаям. Простота жизни равняла всех, един­ство веры, даже при различии национальностей, было обяза­тельным для всякого члена, не исключая иноплеменников, а трудовые занятия и борьба с врагами связывали сечевиков общностью деятельности и задач. Отсутствие женщин в Сечи и строгая кара на прелюбодеяние придавали товариществу характер монастырского учреждения. Но Сечь была в то же время и военным учреждением, поэтому дисциплина при стол­кновениях с врагом и строгое повиновение воле раз избран­ного начальства были первой и главной обязанностью. Каж­дый год община выбирала своих старших, начальство, и каж­дый раз таким образом на «радах» (вечах, сходах), она делала учет и оценку деятельности избранных раньше начальников, Горе было тому из избранных, кто нарушил обычаи общины, кто пренебрег ее требованиями, кто шел наперекор воле това­рищества! Он подвергался непосредственному суду сечеви­ков, самым тяжелым наказаниям и даже смертной казни, ка­кое бы там высокое положение в сечевой иерархии раньше он ни занимал. Во главе общины стоял «атаман», носивший название «ко­шевого атамана» или просто «кошевого», а самая Сечь — «Коша». Кошевой был верховным представителем Сечи, со­вмещавшем в себе военную, политическую, гражданскую и даже духовную власть. Он вел, поэтому, дипломатические сношения с другими государствами от своего имени, был глав­ным военачальником и судьей, разрешавшим даже смертные приговоры, и главным выборным распорядителем в среде гражданской и экономической жизни общины. За «атама­ном» следовали: «судья», «писарь» и «есаул» (помощник ата­мана. — Прим. ред.). Все эти лица вместе с кошевым состав­ляли так называемую «войсковую старшину», хотя и занима­ли более низкие, сравнительно с кошевым, места в сечевой иерархии. Товарищество делилось на 38 «куреней», т.е. гро­маднейших казарм для общежития, вмещавших до двух, трех, четырех и более сот человек, и в каждом таком курене был также свой выборный атаман, называвшийся «куренным ата­маном» в отличие от кошевого. Так как Сечь имела, кроме того, свои владения, свои земли и угодья, заселенные жена­тыми и семейными казаками, то для управления этими пос­ледними она избирала так называемых полковников, разделивши все владения на несколько частей — «паланок». Со­став должностных лиц в каждой паланке изображал в малом виде организацию Сечи. Полковник был, так сказать, пала-ночным атаманом и вместе с подчиненными ему — писарем, есаулом, подъесаулием и подписарием — составлял полко­вую старшину. Там, где существовали перевозы, игравшие роль таможенных пунктов, были так называемые «шафари», составлявшие с писарями, подшафариями и подписариями старшину войсковых перевозов. Существовал затем целый ряд других второстепенных выборных властей. Вообще в Сечи было около 20 различных должностных званий, причем в од­ном и том же звании часто было по несколько лиц, именно: кошевой атаман, войсковой судья, войсковой писарь, войс­ковой есаул, куренные атаманы (38), полковники (7), шафари (2), полковые писаря (9), полковые есаулы (7), полковые подписарии (9), полковые подъесаулии (7), подшафарии (2), войсковой подьесаулий, войсковой довбыш (т.е. литаврщик), поддовбьшний, канцелярские служители разного звания (20), войсковой пушкарь, подпушкарий и гармаши (т.е. артилле­ристы числом 8), кантаржей (т.е. хранитель войсковых весов) и толмач (т.е. переводчик), — всего 130 человек, Рады или сходы собирались как общие, войсковые, так и по куреням. Ежегодно на Новый год, вместе с избранием старшины и должностных лиц, запорожская рада «кидала лясы», т.е. бро­сала жеребья на запорожские земли и угодья. Распределив­ши лучшие и необходимые угодья между сечевым товари­ществом, община предоставляла остальную часть угодий в распоряжение семейных казаков — «подданства». Поддан­ство, в свою очередь, разбивалось на множество мелких об­щинных поселений и каждое такое поселение опять-таки в миниатюре изображало собою Запорожскую Сечь: в нем так же, как и в Сечи, был свой атаман — не кошевой, а громадский, и свое товарищество — не безбрачные сечевики, а се­мейные громадяне. Такова в общих чертах была организация Запорожской Сечи, Нет сомнения, что она выработалась не сразу, а посте­пенно. На усиление Запорожского казачества имели силь­нейшее влияние те условия, в каких стоял в XVI веке мало­русский народ. Находясь под польским владычеством, мало­россы в это время терпели непомерные стеснения от поляков, попиравших вольности, национальность и религию подвла­стного им народа. В Сечь бежали все — и городские мещане, и сельские жители, и реестровые казаки, и даже мелкие шляхтичи, и лица духовного звания. Тяжесть налогов, угнетение православной веры, издевательство над национальностью, пренебрежение правами народа, вступившего первоначально в союз с Польшей, «как равные с равными», жестокая рас­права, преследования и казни защитников этих прав — все это волновало народную массу, озлобляло ее против поляков и способствовало побегам мирных жителей на Низ, в казаки. Сообразно с этим и задача казачества заключалась не только во внутреннем устроении своей общины, но еще более в борь­бе с врагами малорусской национальности и веры; а так как этими врагами были, кроме поляков, татары и турки, то исто­рия Запорожья полна беспрерывной борьбой запорожцев с теми, другими и третьими. Под влиянием политических и международных условий Запорожский Кош несколько раз менял свое местопребыва­ние. Первоначально Запорожская Сечь была устроена на од­ном из островов при впадении в Днепр р. Чертомлыка. Это была так называемая «Старая Сечь» или «Сечь на Чергомлыке». С ос­нования Старая Сечь была под верховным покровительством Польши, но скоро затем, в борьбе за веру и народность, запо­рожцы явились первыми и самыми опасными врагами этого государства. В этот период Запорожское войско, вместе с ма­лорусскими реестровыми казаками (казаки на службе польско­го правительства, записанные в «реестр» — список. — Прим, ред.), предводимое Богданом Хмельницким, жестоко отомстило полякам. Малороссия и Запорожье поступили в подданство Русского Царя. Вместе с тем это было время геройских подви­гов, которыми ознаменовали себя запорожцы в борьбе с тата­рами и турками. В войну Петра Великого с Карлом XII запо­рожские казаки, увлеченные гетманом Малороссии Мазепой, изменили Русскому Государю и народу, принявши сторону Карла XII и Мазепы. Результатом было разрушение Старой Сечи русскими войсками и переселение запорожцев на земли Крымского хана. Здесь, на месте нынешнего г. Алешек, была основана вторая Сечь — Крымская. Она просуществовала, однако, недолго. Казаки, будучи под властью ненавистных им татар, не могли вынести того унижения, в которое поставили сами себя, и мысли об отторжении от единоплеменников; чрез 23 года, при Анне Иоанновне, они испросили себе прощение и снова слились с русским народом. Была образована таким об­разом в 1734 году последняя, так называемая «Новая Сечь» в 8 верстах ниже Старой Сечи, на полуострове, образуемом Днеп­ром и его притоком Подпольною. Переселившись на родину, запорожцы снова направили свою боевую деятельность на борь­бу с исконными своими врагами -~ поляками и теми самыми татарами, под покровительство которых так зло толкнула было их на время судьба. Около половины XVI столетия, почти одновременно с воз­никновением Запорожья, в низовьяхр. Дона утвердилась дру­гая военная община — Донское казачество. И здесь, как за порогами Днепра, казачество образовалось и пополнялось главным образом из беглецов, но в Запорожье шли малорос­сы, а на Донщину — великороссы. История не сохранила прямых и точных указаний о первых выходцах на Дон и о тех побуждениях, которыми они руководились при этом. Но.пос­ледующее и самый строй казачьей жизни, однако, ясно ха­рактеризует причины и условия возникновения Донского казачества. Как и Днепр, Дон с прилегающими к нему мест­ностями был богат рыбой, зверями и пустующими, никем постоянно не занятыми угодьями. Теплый климат, почти непо­чатые дары природы и свободная жизнь служили уже доста­точной приманкой и для обыкновенного выходца-колониза­тора, а тем более для беглеца, ушедшего из Московского го­сударства от бояр, дьяков и экономического порабощения. И свободный поселенец, и беглец одинаково могли считать себя здесь обеспеченными природой при удовлетворении пер­вейших нужд и потребностей. Удаление от пределов Москов­ского государства, пустынный край и соседство кочевников служили теми общими условиями, которые требовали от дон­ских поселенцев военной организации и сноровки. Донской казак сразу же был поставлен в необходимость быть не столько мирным промышленником, сколько предприимчивым вои­ном. И действительно, на первых порах своего существова­ния донцы более, чем когда-либо, жили войною, на счет воен­ной добычи. Чрез Азов на Астрахань лежал торговый путь в Азию, на котором донцы, по обычаю тех времен, «живились добычею» у купцов. Это, естественно, привлекало в их среду буйную вольницу Южной России, увеличивая состав войс­ка. Таким образом, и на Дону, как на низовьях Днепра, каза­ки образовали прежде всего строго военную общину. Подобно Сечевой организации, устройство внутреннего быта и отношений у донских казаков отличалось оригиналь­ным, чисто народным складом, в духе Древней Руси. Как и у запорожцев, самоуправление сложил ось у донцов из войско­вых сходов и выборной старшины. Войсковой сход или «круг», как называли его донцы, напоминал собой запорожскую раду и древне-славянское вече. В войсковом кругу каждый казак имел право голоса наравне со всеми другими, не исключая и старшины. Кругу принадлежала административная, законо­дательная и судебная власть; он назначал походы и поиски неприятеля; на нем производилось разверстание земельных и др. угодий; ему подлежал и утверждения судебных приговоров и смертной казни; в войсковом кругу, наконец, выбирались казачьи начальники. Главным исполнителем решений войс­кового круга был войсковой атаман, избиравшийся казака­ми ежегодно; в помощники атаману давались два, также вы­борных, есаула; письменные дела лежали на войсковом пи­саре или «дьяке». Кроме войскового круга и атамана, в казачьих городках или станицах были свои станичные круги и атаманы. Лица, стоявшие во главе войскового управления и сложившие свои полномочия, образовали собою «войско­вую старшину», звание, ставшее впоследствии жалованным и приравненное к чинам регулярной армии. На первых порах существования большинство донских казаков, подобно за­порожцам, вело безбрачную жизнь, и только впоследствии, по мере развития и умножения войска, постепенно увеличи­валось количество семейных казаков. Точно так же и первые основы казачьего самоуправления подверглись с течением времени значительным изменениям. Так, войсковые атама­ны с 1738 года начали назначаться по Высочайшему повеле­нию; Екатерина II в 1775 году заменила войсковой круг вой­сковой канцелярией, в 1798 году, при Императоре Павле, вой­сковые чины были сравнены с армейскими, наконец, положением 1835 года войску была придана та организация, которая сохранилась у казаков, с немногими изменениями, до 1870 года, когда было выработано новое положение. В течение четырех веков донские казаки ознаменовали себя целым рядом военных действий и предприятий, то слу­живших на пользу русской народности, укрепляя силу и един­ство Русского Государства, то просто вызванных жаждой наживы и грабежа, но всегда геройских и запечатленных ис­кусством. Особенно жестоко доставалось при этом искон­ным врагам русского народа — татарам и их покровителям — туркам. В своих походах и поисках за добычей донские каза­ки, как запорожцы и часто в союзе с ними, опустошали бере­га Азовского и Черного морей, переплывали в своих незатей­ливых «стругах» и «чайках» чрез последнее в Малую Азию, громили здесь города и производили переполох даже в Кон­стантинополе. Та, что позволяло себе все войско по отноше­нию к туркам и татарам, то отдельные личности и разбойни­чьи ватаги применяли даже к русским владениям, Так раз­бойничали по Волге и в пределах Юго-Восточной Руси Стенька Разин, Ермак Тимофеевич, Прокофьев и др. с свои­ми сборищами казачьей вольницы. Но эти разбои с избыт­ком окупились для русского государства одним предприяти­ем Ермака Тимофеевича — покорением Сибири; при том же с этими разбоями соединялась месть за порабощение эконо­мическое и гражданское, почему казачьи предводители и на­ходили вне войска, в массе, такую сильную поддержку. Дон­ские казаки играли, кроме того, не последнюю роль во всех войнах России с соседями — с татарами, турками, поляками, шведами и французами, всегда и всюду являясь передовыми борцами и неустрашимыми победителями. Так возникли и существовали Запорожское и Донское войска, В немногих словах мы отметили как темные стороны в жизни казачества, послужившие ему укором и материалом для преувеличенных представлений о казаках, так и великую историческую роль этих постоянных защитников русского государства, широко раздвинувшего свои пределы ценой ка­зачьей крови и отваги. Темные дела и военные разбои казаче­ства, бывшие в свое время обычным явлением не в одной ка­зачьей среде, давно и бесповоротно сошли с исторической сцены, но не умерло казачество, не заглохли те положитель­ные стороны в его жизни, благодаря которым казак пережил свою историю и стал таким же мирным членом Русского Го­сударства, как и другие граждане. Донское войско продол­жает и теперь еще жить на тех местах, которые были его колы­белью. Иная судьба постигла Запорожье, но и оно оставило непосредственных преемников в лице бывших Черноморско­го и Новоазовского войск, заселивших большую часть ны­нешней Кубанской области. Когда основана была последняя Запорожская Сечь, меж­дународные условия настолько изменились, что дальнейшие судьбы Запорожья можно было считать заранее предрешен­ными. Россия, в это время уже могущественная и объединен­ная в лице двух народностей — великорусской и малорус­ской, быстро росла и ширилась. Юг России, когда-то страш­ный татарскими полчищами, несмотря на верховные права и защиту Турции, терял свои владения шаг за шагом под напо­ром русского могущества и силы. Татары ослабели и измель­чали; турки потеряли репутацию сильного непобедимого на­рода; Польша, раздираемая внутренними смутами и неуря­дицами, едва влачила свое жалкое существование. Борьба с турками и татарами оканчивалась победами двуглавого орла над ущербленным месяцем, и хотя запорожцы играли в этой борьбе самую выдающуюся роль, творили чудеса храбрости и отваги, но последующее слагалось так, что раз оказалось бы сокрушенным могущество татар и турок, услуги Запорож­ского казачества становились излишними. Так и случилось. Целый ряд столкновений России с Крымским ханством и Турцией закончился в 1774 году миром в Кучук-Кайнарджи, прочно утвердившем престиж России в качестве главного хо­зяина и распорядителя Юга. Запорожцы с своими владения­ми мало того, что очутились окруженными русскими войска­ми, но и принуждены были в силу трактата, во-первых, воз­вратить часть этих владений крымским татарам и, во-вторых, лишиться доходов с некоторых переправ и соляных озер в пользу Империи. Запорожье почуяло беду и, с энергией и упор­ством казачьим, решило отстоять свои владения. В том же 1774 году, на общей войсковой раде, были избраны три депу­тата от войска для поездки в Петербург — Сидор Белый, Ло­гин Мощенский и Антон Головатый, снабженные копиями с документов на владения запорожские и полномочиями хода­тайствовать пред Екатериной Великой о защите казачества от утеснений ближайшим начальством и об оставлении за войском его прежних владений. Депутация немедленно дви­нулась в путь, но пока она безуспешно хлопотала в Петербур­ге, Грицько Нечоса, как прозвали запорожцы всесильного Потемкина, приписавшегося к одному из куреней Запоро­жья, деятельно готовился осуществить свой план Новорос­сийского губернаторства. Интересы Новороссийского гене­рал-губернатора и запорожцев оказались в противоречии. Чтобы осуществить свой план, Потемкин должен был унич­тожить Запорожье с его обширными владениями. Историк последней Запорожской Сечи Скальковский указывает на две причины, способствовавшие падению за­порожского казачества. С расширением пределов Российс­кой империи Запорожье с своей самобытной организацией, вольностями и владениями явилось «государством в государ­стве». Услуги его, если и были еще нужны, то далеко не в пре­жних размерах и степени, а между тем казачество являлось опасным элементом для администрации и ближайших целей Потемкина. С другой стороны, обширные земельные владе­ния Запорожья представлялись довольно заманчивыми для чиновных колонизаторов края. Оправдываясь от несправед­ливых нареканий на войско, кошевой Калнышевский писал в одном из писем Потемкину: «Почему не жалуется на нас тот, кто наших земель не захватывает и ими не пользуется. Только те кричат на нас, кто от нас корыстуется». Послед­ствия подтвердили указания кошевого. Когда было уничто­жено запорожское казачество, князь Вяземский получил при разделе запорожских земель 100 000 десятин и в том числе места, бывшие под обоими Сечевыми кошами; почти столько же досталось князю Прозоровскому и меньше многим дру­гим. Таким образом, «богатая добыча», в форме обширных земельных владений Запорожья, послужила тем благоприятствующим обстоятельством, при наличности которого князю Потемкину удалось легко свести последние счеты с запорож­ским казачеством. Не успели еще запорожские депутаты, об­ласканные и обнадеженные, но ничего не добившиеся, вер­нуться из Петербурга домой, как Сечь, по приказанию По­темкина, была уничтожена и казачество рассеяно. История России сохранила мало таких печальных и глу­боко трагических страниц, какою представляется разруше­ние Запорожской Сечи. Запорожцы, убежденные в своей пра­воте и надеявшиеся на удачный исход ходатайств их депута­ции, не ждали беды в столь ужасной для них форме. Генерал Текелий, которому было поручено занятие Сечи, двинувшись во владение Запорожского войска, не встретил никакого со­противления со стороны последнего на пути. Запорожцы были заняты своими хозяйственными делами, им и в голову не при­ходила мысль о том, что Сечь может быть уничтожена. Когда, гласит народная песня, «батько кошевый» увидел «великое-войско из Русского краю», то сделал догадку, что должно быть им, запорожцам, придется .с войском матери Царицы «татар, як саранчу, гонить». Но встревоженные казаки почуяли беду и указали своему атаману на то обстоятельство, что пушки в войске матери Царицы были наведены прямо на Сечь, Ой провидали запорожцы, Що Нечоса Текелю послав, Щоб нас и кошевого И всю славну Сечь атакував; Був же той день Велики "зелени свята", О, бодай же твоя, Нечосо, С того дня душа проклята! Так пели впоследствии запорожские казаки, вспоминая о разрушении своей матери Сечи. Когда Текелий расположился с войсками у Запорожского Коша, запорожцы собра­лись на раду, чтобы решить, как быть казачеству и что следо­вало предпринять, Ни разу, быть может, в истории Запоро­жья не было случая, когда казаки были в таком затруднении. Будь на месте русских другие войска, запорожцы, не задумы­ваясь, сложили бы свои головы, защищая Сечь, Но пред Се-чью стояли русские войска, братья по вере и единоплеменни­ки; пришлось бы лить родную кровь, поднять бунт, междоу­собие. Неустрашимые воины, поседевшие в войне и боевых стычках, молодежь, не знавшая удержу на поле битвы, отча­янные головорезы, бывшие бичом и грозой для татар и ту­рок — все, одним словом, задумались над роковою думою о грозившей Сече беде. Народная песня передает то замеша­тельство, которое вызвано было в среде запорожцев присут­ствием русских войск, и те разногласия, которые возникли по этому поводу между казаками: одна часть казачества же­лала мира и предлагала принести повинную Текелию, другая настаивала на том, чтобы «пока стоит еще солнце на небе, все дрались-бы с запасом казачьим» и «не отдавали за спасибо Сечь», третьи были в нерешительности. Этот момент бурной запорожской рады изображен на при­лагаемой иллюстрации, представляющей снимок с картины художника В,И, Ковалева. В центре рады стоит кошевой Петр Калнышевский, с левой стороны примыкают к нему сторон­ники мирного подчинения Сечи требованиям русского на­чальства, с правой — их противники, предлагающие «убрать москаля в шоры», т.е. обмануть русские войска и «накивать пятами», т.е. бежать из Сечи, средину занимают нейтраль­ные, ни на что определенное не решившиеся еще казаки. Но вот среди жарких споров о том, что лучше пусть русские вой­ска «выжгут глаза запорожцам и они умрут один за другого». чем отдать Сечь, является с крестом в руках панархимандрит; он убеждает запорожцев «не подымать на братьев рук» и «не делать в своем сердце ран»; толпа прислушивается к словам своего «пана-отца», но сторонники борьбы заподозревают в архимандрите «шпегу», т.е. шпиона, и с ожесточением набра­сываются на него, не обративши внимания на его духовный сан и слова умиротворения. Увещания архимандрита и угро­зы проклятия «из рода в род» за пролитие христианской кро­ви берут, однако, перевес над бурными речами толпы. Боль­шинство запорожцев следует совету пана-архимандрита, и рада оканчивается решением «голову хилити», т.е. смирить­ся, принести покорность. — Ну, пан-отче, по твоему нехай; Послухают тебе запорожцы, Бери, Петре, хлиб да силь И ходим до Текели в гости, -— поется в народной песне, передающей те треволнения, которые происходили в это время на раде. Казаки на первый раз смирились, все еще не допуская мысли об окончательном уничтожении Сечи. Батько коше­вой Петр Калнышевский и войсковая старшина были посла­ны войском с хлебом и солью к Текелию. Текелий принял хлеб и соль, поблагодарил казаков, угостил их и сам принял от них угощение в Сечи, а кошевого и войсковую старшину, однако, арестовал и отправил в Москву. Лишившись стар­шины, запорожцы окончательно растерялись. Эй батьки атаманы! Кажить, де дили нашу старшину! Береживый жаль за сердце, Як сгадаешь славну старину! Но горю было нечем пособить. Участь Сечи была решена бесповоротно. Казакам волей-неволей пришлось хоронить свою самобытную общину. В этих крутых обстоятельствах сторонники борьбы привели в исполнение свою мысль, бе­жали в Турцию, на землях которой в устьях Дуная была осно­вана впоследствии Запорожская Сечь. Уход из Сечи части запорожцев только усугубил горе оставшихся. Кошевой и старшина были отправлены Текелием в Москву, имущество было их конфисковано, а Сечь была так усердно разрушена, что не осталось камня на камне. История свидетельствует, что Текелий, с непонятным вандализмом, велел разрушить даже исторические памятники — строения, надгробные па­мятники и пр.; даже церковь Пресвятыя Богородицы, по рас­сказам одного очевидца, «обдирали», обрубая топором царс­кие врата и срывая украшения. Так пала последняя Запорожская Сечь в 1775 году, и со­вершена была по мысли Потемкина крупная и несправедли­вая ошибка по отношению к запорожцам, нужду в которых скоро потом почувствовал Потемкин.